Иннс нахмурился:

– Он явно страдал серьезным психическим расстройством.

– По-твоему, гомосексуализм – это психическое расстройство?

– Нет, конечно, нет, – быстро проговорил Иннс. – Я о том, как он ушел из жизни.

– Тьюринг спас Англию от нацистов – если бы не он, англичане проиграли бы войну. В знак благодарности соотечественники пустились над ним издеваться. В том положении, в котором он оказался… По-моему, его поступок вполне понятен. Что же касается того, каким образом он это сделал… Все случилось быстро, чисто и весьма символично.

Иннс покраснел.

– Может, вернемся к нашим проблемам, Алан? Думаю, они интересуют всех присутствующих гораздо больше, чем Тьюринг.

– Свой тест он создал, пытаясь найти ответ на вопрос, способна ли машина думать, – спокойно продолжал Эдельштайн. – Суть теста состояла вот в чем: экспериментатор вступает в письменный разговор с двумя скрытыми от него собеседниками – машиной и человеком. Если по прошествии продолжительного периода он не может определить, кто есть кто, значит, машина считается «разумной». С помощью теста Тьюринга традиционно и безошибочно определяют искусственный интеллект, интеллект компьютерных программ.

– Да, это все очень интересно, – сказал Иннс, – но какое это имеет отношение к нашим неприятностям?

– Искусственного интеллекта до сих пор не существует – им не обладают даже самые сверхсовременные компьютеры. По-моему, то, что хакерская программа прошла тест Тьюринга, – просто невероятно. К тому же с ней разговаривали не о чем-нибудь, а о Боге и смысле жизни. – Он кивнул на распечатку. – Одним словом, ничего инфантильного здесь нет. Совершенно ничего. – Скрестив руки на груди, он взглянул на коллег.

– Что еще раз подтверждает мои слова: надо произвести очередной запуск, – сказал Хазелиус. – Будем разговаривать с программой до тех пор, пока Рей не установит ее источник.

Все заерзали на стульях.

– Итак? – произнес Хазелиус. – Я сделал предложение. Мы его обсудили. Давайте проголосуем: стоит устраивать запуск и ловить «бомбу» или не стоит?

Ученые неуверенно закивали, послышались приглушенные одобрительные возгласы.

Форд сказал:

– Завтра тут народ соберется на демонстрацию протеста.

– Тянуть дальше некуда. – Хазелиус пытливо заглянул в глаза каждому. – Итак? Кто за, поднимите руки.

Одна за одной поднялись руки. Форд, помедлив, последовал примеру остальных. По-прежнему не одобрял план Хазелиуса только Долби.

– Без тебя нам не обойтись, Кен, – негромко сказал Хазелиус. – «Изабелла» – твое детище.

Долби помолчал и выругался:

– Черт знает что такое! Ладно, я тоже за.

– Единогласно, – произнес Хазелиус. – В общем, завтра в полдень начинаем запуск. К полуночи разгонимся до полной мощности – и можем хоть до утра выслеживать «бомбу». А сейчас давайте-ка отдохнем.

Форд шел к дому, а в голове у него все звучала и звучала фраза Кейт: «Оно знало».

На полпути Уаймана окликнули. Невысокий проворный Хазелиус пересек лужайку и подошел к Форду.

– Наверняка события прошлой ночи произвели на тебя неизгладимое впечатление, – сказал физик.

– Верно.

– И что ты обо всем этом думаешь? – Хазелиус немного наклонил голову набок и бросил на собеседника косой взгляд. Форду показалось, его рассматривают под микроскопом.

– Думаю, что зря вы не сообщили о проблемах сразу. Избежали бы всей этой нервотрепки.

– Время вспять не повернешь! Знаешь, я даже рад, что Кейт ввела тебя в курс наших безрадостных дел. Было как-то совестно тебе лгать. Надеюсь, ты понимаешь, почему мы не открыли тебе тайну сразу?

Форд кивнул.

– Я знаю, ты обещал Кейт держать язык за зубами. – Хазелиус многозначительно замолчал.

Форд не осмелился что-либо говорить, так как не был уверен, что сможет блестяще соврать.

– Прогуляемся? – спросил Хазелиус. – Покажу тебе древние индейские развалины в долине, вокруг которых разгорелись споры. Заодно поболтаем.

Они прошли тополиную рощу и быстро поднялись по сухому руслу реки, что ответвлялось от Накай-Уош. У Форда после тревожной бессонной ночи ныли руки и ноги, кружилась голова. Скалы из песчаника по обе стороны русла постепенно сужались, на них отчетливо виднелись узоры, выточенные рекой в древних камнях. Над верхушками холмов скользил беркут. Размах его крыльев был в рост человека. Хазелиус с Фордом приостановились полюбоваться пернатым хищником. Беркут исчез из вида, а Хазелиус прикоснулся рукой к плечу Форда и указал наверх. Там, на высоте пятидесяти футов, в углублении каменной стены, виднелись развалины постройки, сооруженной индейцами анасази. К ним вела вырезанная в камне древняя тропа.

– В молодости, – негромко заговорил Хазелиус, – я был самонадеянным придурком и считал себя умнее всех на свете. Мне казалось, что я особенный, что достоин лучшей жизни, чем люди со средними умственными способностями. Во что я верил – не знаю. Впрочем, это совершенно не важно. Я шагал вперед, собирая доказательства своей несравненности: Нобель, Филдс, почетные звания, похвалы, мешки денег… Все вокруг казалось мне декорациями в фильме, где главную роль играю я. Потом мне встретилась Астрид.

Он помолчал. Они приближались к началу индейской тропы.

– Астрид была единственным человеком на земле, которого я по-настоящему любил. Она помогла мне узнать самого себя. Потом ее не стало. Цветущая и красивая, она умерла у меня на руках. Я почувствовал себя так, будто наступил конец света. – Он на миг умолк и добавил: – Тем, кто не переживал ничего подобного, это трудно понять.

– Я подобное пережил, – сказал Форд, не успев задуматься, стоит ли так откровенничать. Невыносимый холод утраты сдавил его сердце.

Хазелиус оперся рукой на камень.

– У тебя тоже умерла жена?

Форд кивнул, не понимая, зачем он рассказывает о своем горе Хазелиусу, если избегал затрагивать эту тему даже на приемах у психиатра.

– Как тебе удалось пережить такой удар?

– Мне не удалось. Я сбежал в монастырь.

Хазелиус заглянул Форду в глаза.

– Ты набожен?

– Гм… не знаю. После смерти жены я перестал верить во что бы то ни было. Мне нужно было понять, где я, что я и смогу ли снова обрести веру.

– И?..

– Чем больше я старался, тем меньше что-либо понимал. А потом вдруг меня осенило, что точных ответов я никогда не найду и что свято во что-либо верить никогда не стану. Вот я и успокоился.

– По-моему, рассудительный и интеллектуально развитый человек вообще не может быть в чем-либо полностью уверен, – сказал Хазелиус. – Даже в отсутствии веры, как, например, в моем случае. Кто знает? Может, Господь этого пастора Эдди и правда где-то существует? Мстительный, страдающий садизмом, одержимый геноцидными идеями, готовый сжечь всякого, кто не верит в него.