В эти дни как будто все обернулось против нас: у меня страшно разыгрался ишиас, настолько, что я едва мог пошевелиться. Боли у меня были ужасные, приходилось лежать в кровати. Пока я лежал, стоная от боли и ломая себе голову в поисках выхода, Ауфшнайтер, стирая ноги до мозолей, носился по городу. Это были очень тревожные для нас дни!

21 февраля на пороге нашего дома вдруг появилось несколько солдат. Они приказали нам сейчас же собираться – им поручено препроводить нас в Индию. Выступить в путь надлежало на следующее утро! Это был конец. Но как я смогу отправиться в дорогу, если я не в состоянии сделать даже пары шагов от кровати до окна? В отчаянии я попытался объяснить это лейтенанту. Но выражение его лица ясно говорило, что он ничем помочь не может. Как и для всех солдат мира, для него существовал только приказ, а выслушивать объяснения в его обязанности не входило. Постаравшись взять себя в руки, я попросил доложить вышестоящему начальству, что в силу состояния здоровья я могу покинуть Лхасу, только если меня понесут. На этом солдаты ушли.

Мы тут же бросились к Царону за помощью и советом, но он тоже не знал, что делать. Никто не может противиться решению правительства, сказал он. Потом мы сидели вдвоем в комнате и на чем свет ругали мою болезнь – был бы я здоров, ничто бы нас не могло удержать! Мы бежали бы той же ночью, ведь лучше тяготы пути, нужда и опасности, чем самые комфортабельные условия за колючей проволокой. В любом случае им будет нелегко сдвинуть меня с места на следующий день. В отчаянии я решил оказывать пассивное сопротивление.

Но следующим утром ничего не произошло. Не было ни солдат, ни известий для нас. Сгорая от нетерпения, мы послали слугу к Капшёпе. Тот явился к нам сам, и явно в некотором смущении. Ауфшнайтер, указывая на мою постель, с серьезным видом стал пытаться выторговать нам какое-нибудь послабление. Может, возможен все-таки компромисс? Мы начали подозревать, что за этим все-таки стоят англичане, что это они добиваются нашей выдачи.

Тибет – маленькая страна, которой очень важно сохранять хорошие отношения с соседями, поэтому она пыталась с помощью дипломатии поддерживать взаимопонимание со всеми. Какой резон рисковать поссориться с могущественной Англией из-за двух немецких военнопленных? Поэтому Ауфшнайтер предложил вызвать английского врача, который в тот момент стоял во главе представительства Великобритании, и попросить его сделать заключение о моем состоянии здоровья. Капшёпа с такой радостью согласился на это предложение, что мы переглянулись: кажется, наши подозрения оправдывались.

В тот же день меня осмотрел врач и сообщил, что тибетское правительство передало ему право вынести решение относительно нашего отъезда. Он снова сделал мне несколько уколов, которые и в этот раз не помогли. Большее облегчение принес мне подарок Царона – английская перцовая разогревающая вата «Термоген».

Я твердо решил как можно скорее справиться со своим недугом. Нельзя позволить этой неприятности перечеркнуть наши планы. Собрав в кулак всю силу воли, я заставлял себя каждый день делать упражнения. Один лама посоветовал мне ступнями перекатывать палку. И вот я часами, едва не крича от боли, сидел в кресле и передвигал ногами палку – туда-сюда. Постепенно мне действительно стало лучше, я смог выходить в сад и греться там, как старик, на весеннем солнце.

Весна уже полностью вступила в свои права. Начался март. В том году самый главный тибетский праздник – Новый год – приходился на 4 марта. Торжества по этому поводу продолжаются три недели. Но, к сожалению, в тот раз я не смог присутствовать ни на одной торжественной процессии, а только слышал далекие звуки барабанов и труб и по праздничной суете, царившей в доме, видел, насколько важно для тибетцев все происходящее. Каждое утро Царон с сыном приходили навестить меня в новых роскошных одеждах из шелка и парчи, которыми нельзя было не восторгаться. Ауфшнайтер, конечно, не пропускал ничего из происходившего, а по вечерам подробно рассказывал мне об увиденном.