До своей гибели спутник успел передать на Землю только две фотографии внеземного объекта. Снимки, как ни странно, свидетельствовали о том, что корпус внеземного спутника носит на себе следы метеоритных дождей. По мнению доктора Мояшки, объект пролетел огромное расстояние в межзвездном пространстве, прежде чем достиг околоземной орбиты. Предположение, что это очень старый спутник, давно находящийся на орбите, было отвергнуто как ненаучное и противоречащее марксистско-ленинской теории.

Все, сказал я себе, посмотрев телевизионные новости, они уничтожили Бога, вернее голос Бога. Глас Божий умолк, исчез из нашего мира.

Москва, должно быть, торжествует.

Великая эпоха в истории человечества завершилась, с грустью подумал я. Никто уже не научит нас, что делать, никто не поддержит в трудную годину, не спасет, не исцелит, не поможет. В Москве и Вашингтоне говорят: «Человек стал взрослым, он не нуждается в покровительстве». Что означает по сути: «Мы избавились от покровительства и вместо него будем править сами». Правление это не облегчит наше существование: от нас будут брать, не давая взамен; требовать исполнения приказов, не уступая нашим желаниям; отнимать наши жизни, не помогая выжить. Теперь убийцы смогут править без помех. Мечтам человечества не суждено сбыться.

Ночью, когда Рэйчел, Джонни и я, а также наш кот Пинки лежали в одной большой кровати в спальне, комнату заполнил бледный белый свет.

Лежа на своем месте, я понял, что свет этот никто, кроме меня, не видит: Пинки дремал, Рэйчел спала, Джонни посапывал во сне. Не спал только я. Я видел, как свет зарождается, становится ярче, распространяется по комнате. Не исходя из определенного источника, он равномерно заполнял все пространство и придавал удивительную отчетливость предметам. «Что это?» — подумал я, и сердце сжалось от нахлынувшего страха. Как будто в комнату вошла сама Смерть.

Свет стал таким ярким, что я мог различить все мельчайшие предметы вокруг. Спящую женщину, ребенка, кота — они казались гравюрами или рисунками, бесцеремонно выставленными на обозрение. И кто-то смотрел на нас, лежащих в этом двухмерном плоском мире, кто-то, свободно перемещающийся в трехмерном пространстве, изучал нас — несчастных существ, замкнутых в плоскости. И некуда спрятаться — безжалостный свет озарял все вокруг.

Нас судят, понял я. Этот свет, явившийся внезапно, без предупреждения, вырвал нас из тьмы, и теперь судья изучает каждого из нас. Какое решение он вынесет? Мною овладело сильнейшее ощущение близкой смерти, моей собственной смерти. Представилось, что я потерял способность двигаться, одеревенел, превратился в раскрашенную куклу… Все мы — куклы для судьи, который пристально наблюдает за нами сверху и который может любого из нас — или всех разом — исторгнуть из нашего плена, если только захочет.

Я стал молча молиться. Затем стал молиться вслух. Странно, но молитвы я произносил по-латыни, хотя латыни не знаю. Я молил о пощаде. О как я хотел пощады! И я посылал молитвы снова и снова, теперь уже на самых разных языках, на бесконечном множестве языков — молил судью смилостивиться и отпустить меня на волю.

Бледный свет постепенно растаял, и я подумал, что причиной тому — гибель спутника. Спутник ушел, и пустое пространство заполнила смерть. Если жизнь уничтожена, остается нечто недвижное, инертное. Я вижу возвращение смерти.

На следующий день Рэйчел заметила, что с котом что-то неладно. Он сидел неподвижно, а один раз голова его вдруг свесилась и ткнулась в пол, как бы от крайней усталости. Я понял, что Пинки умирает. Смерть забирала не меня, а его.

Я отвез кота в ветеринарную лечебницу, и врачи пришли к выводу, что у Пинки опухоль. Его оперировали, когда я ехал домой. «Мы попробуем его спасти», — сказал мне хирург, увидев, как я расстроен. Но я знал, что это бесполезно. Смерть вступала в наш мир, и первая жертва была самой маленькой.

Через полчаса после моего возвращения позвонил ветеринар.

— Рак, — сказал он. — Поражен мочеточник и почки. Мы можем принять меры, и он протянет еще неделю, но…

— Он еще под наркозом? — спросил я.

— Да.

— Пусть не просыпается, — сказал я.

Рэйчел, стоявшая рядом, заплакала.

Мой вожатый, подумал я. Тебя больше нет. Как Чарли.

— Опухоль у него зародилась давно, — продолжал ветеринар. — Организм обезвожен, истощен и…

Его взяли вместо меня, подумал я. Вместо меня, или Джонни, или Рэйчел. Может быть, он так хотел: предложил себя взамен.

— Спасибо, — сказал я в трубку. — Я знаю, вы сделали все, что могли.

Спутник исчез из нашего мира, а с ним — и целительные лучи, лучи невидимого и неведомого солнца.

Лучше ничего не говорить Садассе, решил я. По крайней мере не нужно говорить ей, от чего умер Пинки.

Вечером, когда я чистил зубы в ванной, чья-то сильная рука легла мне на плечо и дружески сжала. Думая, что сзади стоит Рэйчел, я обернулся. Никого.

Я понял: Пинки просто потерял форму животного. Он никогда не был котом. Сверхъестественные существа маскируются, принимая вид обычных животных, чтобы жить среди нас, учить и направлять нас.

В эту ночь мне снилось, что оркестр играет симфонию Брамса, а я читаю надписи на диске. Там стояло имя: ГЕРБЕРТ.

Мой старый начальник, подумал я. Который умер несколько лет назад от сердечного приступа. Который учил меня, что значит верность долгу. Это послание от него.

Тут же возникла нотная запись скрипичной мелодии, причем линии нотного стана были словно прочерчены пятью когтями на мягкой бумаге. Автограф Пинки — в конце концов, писать он не умел. Неужели мой скончавшийся учитель возродился в Пинки? И снова учил меня, направлял, а затем снова умер? Он не мог долее оставаться со мной… и вот я получил от него последнюю весточку. Прощальное послание друга.

Упокой Господь его душу, подумал я во сне. А музыка Брамса лилась из той самой кабинки под номером три, за которой находился туалет, и там мне приходилось менять рулоны туалетной бумаги много лет тому назад. А теперь мой учитель снова рядом, и рука его крепко сжимает мое плечо. На прощание.

В «Новой музыке» начали запись нового долгоиграющего диска, того самого, в который будет введена подсознательная информация. От руководства компании я получил разрешение передать материал для записи нашей самой популярной группе «Шутники». Меня лишь беспокоило, как бы на ребят не обрушились кары, когда власти расшифруют закодированное послание. Следовало заблаговременно снять с них ответственность, как и со всех других работников «Новой музыки».

С этой целью я написал множество памятных записок, указывающих на то, что все решения, связанные с записью, принимал исключительно я, что именно я раздобыл и отредактировал текст, что сама группа не обладала достаточным авторитетом и полномочиями, чтобы хоть как-то изменить этот текст. Почти две недели у меня ушло на подготовительную работу, необходимую для безопасности исполнителей, но иначе я поступить не мог. Такое решение приняли мы с Садассой. Им грозило жестокое наказание. Я вообще меньше всего хотел вовлекать в это дело «Шутников», славных, добрых ребят, никому не желающих зла, но кто-то ведь должен был записать этот диск, причем требовался популярный исполнитель. К тому времени, когда я завершил подготовку всех оправдательных документов, включая подписанные членами группы «Шутники» письма, в которых выражался самый энергичный протест против использования предложенного текста как совершенно для группы непригодного, я наконец относительно успокоился за их будущее.