— Почему такой звук? — спросила она.

— Потому что под нами пустота, — объяснил проводник. — Мы идем по корке, под которой в огромной пещере кипит лава.

Сусанна захотела вернуться назад.

— Не бойтесь, — весьма любезно сказал проводник, — это место сообщается непосредственно с Везувием.

Гверрандо, который поддерживал Сусанну за талию, почувствовал, как у него подгибаются колени. Но, стараясь не показывать виду, что ему страшно, он подтолкнул женщину вперед. Внезапно она с ужасом закричала.

— Земля жжется!

— А вы до сих пор этого не заметили? — сказал проводник.

— Правда, — сказал Гверрандо, побледнев, — земля жжется. — Он повернулся к проводнику: — Это ведь не опасно, нет?

— Совершенно не опасно: каждое утро местные сейсмологи обследуют эту площадку, чтобы установить, до какой точки мы можем доводить посетителей.

— Каждое утро? — простонала Сусанна. — А что — что-то может измениться?

— Конечно, всегда может образоваться какой-нибудь маленький кратер; не надо забывать, что все-таки это маленький вулкан.

— О, — сказал Гверрандо, — я не забываю об этом ни на секунду. Будет лучше, если мы вернемся.

Но поскольку они находились в центре круглой площадки с горячей поверхностью, нужно было хотя бы достигнуть противоположного края. Опасность подстерегала со всех сторон.

Сусанна больше ничего не понимала. Гверрандо делал вид, что понимал. Но он все понял, когда проводник показал ему вблизи нечто вроде пропасти, в которой лава бурлила, как в котле, выбрасывая брызги и пар.

— Это, — сказал проводник, — новое жерло, которое открылось несколько месяцев назад.

— Туда кто-нибудь падал?

— Всего два туриста, норвежцы. Но, к счастью для них, они этого даже не заметили, поскольку пропасть разверзлась прямо под ними, поглотив их в одно мгновение.

Сусанна страдальчески стонала. Впереди располагался небольшой кратер, который злобно плевался песком и камнями. Неподалеку от него старик с бородой и внешностью Харона, помешивая песок длинной лопаткой, показывал посетителям серный шлак и камни. Старый болван ночевал рядом с кратером, который рано или поздно должен был его проглотить.

Проводник зажег свечку, воткнул ее в песок, и все горы вокруг задымили. Тогда он начал махать факелом в разных направлениях, и все струи пара, близкие и далекие, стали повторять движения факела.

— Бежим! — закричала Сусанна. — Бежим!

Она была права.

Запах серы, кипящая лава, летящие камни, дым, жаркий воздух, горячая земля; а вокруг низенький венчик из печальных холмов среди библейского пейзажа с худосочной растительностью; низкие тени и мрачный свет, который не оживляют пролетающие птицы; вокруг тишина и запустение; нельзя доверяться этой проклятой долине, граничащей с печальным озером Аверно. Здесь пахнет адом.

Когда они вернулись в Неаполь и направлялись в карете в гостиницу, Сусанна прижалась к Гверрандо. Тот отпрянул. Он никогда не знал, собирается ли его подруга поцеловать его или дать ему пощечину.

— То место, — сказала женщина, — кажется мне символом нашего положения. Мы ходим по кипящему вулкану.

Гверрандо молчал.

— Ты же будешь любить меня по-прежнему? — спросила Сусанна.

— Всегда, — ответил молодой человек.

— Я, — пробормотала женщина, — после тебя не смогу любить больше никого. Я люблю тебя больше, чем себя.

— Это неправда!

Женщина посмотрела на него с негодованием.

— И ты утверждаешь, что это неправда? — воскликнула она. — Тебе недостаточно моего слова? Чего же еще тебе нужно? — Она заплакала. — Изображать любовь, — проговорила она сквозь слезы, — это и значит чувствовать любовь, проявлять любовь, дарить любовь.

— Ты права, — сказал Гверрандо, обнимая ее. — Ладно, хватит плакать.

— А ты думаешь, что я плачу взаправду? — закричала Сусанна, заревев еще больше. — Мои слезы — одно притворство, чтобы тебе было приятно. Все для тебя, чудовище, и такова-то твоя благодарность!

Гверрандо поцеловал ее.

— Не понимаю, — сказал он, — околдовала ты меня, что ли?

— Вы прекратите наконец? — закричал возница. — Вам тут карета или меблированные комнаты?

Он остановил лошадь, слез с козел и сказал:

— Выходите.

— Негодяй! — рявкнул Гверрандо. — Да как ты смеешь…

— Выходите! — повторил кучер, грозно помахивая кнутом.

Но в этот момент появился какой-то крупный мужчина — схватив за руку кучера, он сказал:

— Спокойно. Этот господин едет со мной. Пошел!

Он занял место на козлах, рядом с возничим, и заставил его ехать дальше.

В гостинице он ожидал вознаграждения от Гверрандо, но тот постарался улизнуть со своей подругой. Мужчина погрозил ему в спину кулаком:

— Мы еще увидимся и тогда посчитаемся! — прорычал он.

Поскольку весь вечер прождали Гверрандо, который так и не появился, к вечеру дон Танкреди обратился к Эдельвейс.

— Пойдем прогуляемся на свежем воздухе, — предложил он.

Они вышли вместе с Баттистой. Коляска медленно везла их к парку Грифео, вдоль дороги, с которой видно весь Неаполь. В воздухе пахло весной, а наши друзья сильно грустили.

Молодой человек повернулся к Эдельвейс, взял ее за руку.

— Мне сказали, девушка, что завтра вы выходите замуж, — пробормотал он.

Эдельвейс покраснела, как в тот раз в горах; она смотрела ему прямо в глаза.

Под этим взглядом Баттисте не хватило духу сказать то, что он хотел.

Все трое молчали.

Уже несколько минут в небе стояла полная луна; эта луна, такая благородная и древняя, которой нравится блестеть на развалинах и освещать хороводы белок на крутых склонах, поросших травой, на опушках леса.

— Какая красивая луна! — пробормотала Эдельвейс, вздохнув.

Дон Танкреди не хотел поддаваться грусти.

— Расскажите мне что-нибудь забавное про луну, — сказал он Баттисте. И приготовился бешено хохотать.

— Мы никогда не воспринимаем Луну серьезно, — сказал Баттиста. — И делаем плохо. Представьте, если верно то, что говорят астрономы, — то есть, что на Луне жизнь угасла. Значит, когда-то там были люди, животные и растения; веселье, обеды, музыка, драки, гордые планы, сплетни, ссоры, соблазнительные взоры, пустые обещания, болваны, вечная любовь и заслуженные награды; было нечто, имевшее большое значение, нечто непреходящей ценности, яркие факты, неотложные дела, неприемлемые условия, похвальные намерения, невыносимые люди, люди беспардонные, незаменимые, незабываемые, непримиримые и непреклонные, безутешные вдовы, и все прочее, что обычно присутствует в населенных мирах. Там наблюдалось большое оживление. Ожидалось большое скопление народа. Строились планы и учились на ошибках. В общем, царила суматоха, хороший настрой и движение, будившее мысль. Как вдруг, ни с того ни с сего, в один прекрасный день дела пошли хуже. Начали гаснуть один за другим вулканы, высыхать моря, вянуть растения. Люди пришли в страшное беспокойство — надо было что-то делать, все ругаются, но делать нечего. Отовсюду приходят новости одна хуже другой. Луна бесповоротно остывает. Почти прекратились дожди. Лишь несколько капель раз в сто лет. Начинается нехватка воздуха, небо чернеет. Надежды нет. Луна умирает. Она старая, дряхлая, и умирает. Ее больше не узнать; вся сжалась, ссохлась, уменьшилась; вся в страшных морщинах и потеряла цвет. Это конец лунного мира. Почва усеяна костями, и светило, лишенное воздуха, тепла и воды, агонизирует. Вот оно: еще что-то мелькнуло, что-то дернулось, незаметно вздохнуло. Дальше тишина. Который час? Никто не может сказать и никто не сможет об этом рассказать. С этого момента для лунного мира — конец. Навсегда. Не заводите часы, это больше не нужно. Не шелохнется ни листочка; ни дуновения ветерка, ни малейшего шороха. Вокруг колючий, костлявый пейзаж, окаменевший в своем последнем виде древних развалин; и черное, как смола, небо, на котором неслыханно светят одновременно солнце и звезды. Вот что говорят астрономы, которые добавляют, что это конец всем мирам. Так должно прийти и время, когда вселенная заполнится только мертвыми светилами, которые будет бесконечно долго вращаться, чертя печальные орбиты. И никто не сможет наблюдать эту ужасную пляску мертвых звезд. Но верить астрономам не обязательно. Напротив, может быть, лучше не верить тому, что они говорят. Но немного задуматься все же стоит всем нам, когда в ясные ночи, пока мы танцуем, звоним, дурачимся, либо отдыхаем, поднимается из-за моря или из-за гор, либо из-за крыш это огромное белоснежное воздушное Кладбище, которое, проходя над нашими спящими домами, как призрак, безмолвно пересекает небо.