– Сегодня князь не гневен, сегодня он отдыхает и развлекается, — сообщил Тотнахт. — Но путь от покоя до гнева у него короток, а потому, Ун-Амун, уподобься ящерице, что скользит среди камней. Ты уже знаешь, что и как ему сказать?

– Я провел вечер в молитвах, и Амон послал мне добрые сны, — ответил я. — Что нашептал мне бог, то я и скажу.

– Это хорошо. Да пребудет с тобою милость Амона!

Мы ступили в покой, и я увидел, что здесь, кроме князя, еще две женщины. Обе были египтянками и носили наряды из тонкого полотна; одна, совсем юная флейтистка, сидела на полу, подогнув ноги, но я видел лишь другую, постарше, похожую на танцовщицу Нефруру, что временами дарила мне радость в одном из уютных двориков храма. Она была такой же гибкой и стройной, с губами, словно лепестки лотоса, и золотистой кожей; она пела, и ее грудь колыхалась, подобно волнам моря, а голос то журчал, то звенел, то бился раненой птицей. Сладостное пение! Я слушал его, и казалось, что Хатор, богиня любви, нежит в ладонях мое сердце.

Резкий окрик Закар-Баала вывел меня из оцепенения.

– Для чего ты прибыл сюда, египтянин? Слушать музыку и песни?

Он махнул рукой, и девушки, поклонившись, удалились. Я уже не смотрел в их сторону, я вспоминал слова Херихора, мудрого моего господина. А сказано им было так: не дам я тебе мешков с серебром и ларцов с золотом… немногое ты получишь от Унофры… и будет это не плата за лес, а дары правителям Джахи, и твой язык должен сделать их щедрыми… подари медное кольцо с умным словом, и оно покажется золотым…

Верно, все верно! Но не было у меня даже тех даров, что получены у казначея Унофры… ни четырех серебряных сосудов, но золотого с ибисами, священной птицей бога Тота… Все пропало! Все похитил проклятый Харух!

Я низко поклонился князю и сказал:

– Не за тем я здесь, владыка, чтобы слушать песни. Для ладьи Амона-Ра, царя богов, нужны кедровые бревна и доски. Их давал нам твой отец, и отец отца, и ты, помня о предках своих, сделаешь то же.

Закар-Баал усмехнулся:

– Сделаю! Тут ты воистину прав, так поступали предки, и я обычай не нарушу. Но отцам моим слали ваши владыки корабли с богатствами, а что принес мне ты? Что, кроме серебра, взятого у Баал-Хаммона? Клянусь, что не коснутся его ни взор мой, ни рука моя!

И велел князь Тотнахту принести старые записи, папирусы времен его отцов, и пока ходил за ними Тотнахт, я оставался в смущении. Но нельзя стоять перед владыкой и ничего не говорить. Если призван ты к нему, скажи умное слово, дай совет, развлеки, а если не за тем тебя призвали, то винись и кайся, кайся и винись. Вины всегда найдутся, а моя была такой, что долго искать не надо.

Пал я на колени перед Закар-Баалом, склонился к его ногам и молвил:

– Прости, господин, меня, неразумного… прости за это тирское судно и серебро Баал-Хаммона… Плохой совет дал мне князь Бедер! В его гавани похитили дары, что я вез тебе, а он вора не нашел — может, и не искал… Зато посоветовал взять добро на тирском корабле… Сделал я так, и вот разбойником ославлен!

– Что? Что ты там бормочешь? — Закар-Баал вдруг побагровел и вцепился мне в плечо. — Что об этом Бедере, филистимском псе?.. Повтори!

Я повторил, хоть боялся, что князь впадет в ярость. Но он лишь стиснул кулаки и обозвал правителя Дора змеей, а меня — глупцом, ибо глуп внимающий словам гадюки. А потом добавил, что если спорит Библ с Тиром или Сидон с Арадом, это удача для филистимцев; вмешаются в спор, помогут тем или другим и обдерут обоих спорщиков. Радость для волка, когда козлы бодаются!

Вернулся Тотнахт с папирусами, развернул их и начал читать. И в тех записях нашлось товаров и всяких сокровищ на тысячу дебенов серебра, посланных владыками Та-Кем в Библ. Князь слушал Тотнахта, довольно кивал, а когда был развернут и прочитан последний папирус, промолвил Закар-Баал:

– Видишь, сколько богатств получили отцы мои? Если бы Египет владел моей страной, не слали бы фараоны в Библ серебро и золото, а слали бы повеление: сделай то-то и то-то! Но я не слуга твоему царю и не слуга тем, кто тебя послал, я господин в уделе своем. Здесь мой град, и море мое, и горы тоже мои! Повернусь я к горам, возвышу голос, и расколется небо, и деревья склонятся до земли! Прикажу, лягут кедровые бревна на морском берегу, а не будет у меня желания, и бревен тоже не будет. Я здесь владыка, а потому плати!

Если думать так, как думают торговцы, прав был Закар-Баал. Но низок их обычай; ничего не даст торговец от души, за все спросит плату, и если пожертвует храму, ждет затем от бога прибыли и возмещения. Правитель и властелин должен рассуждать по-другому, ибо в народе своем он — первый после божества, и если смотрит Амон на его страну, то видит сначала ее правителя, а уж потом остальных, кем бы они ни были, купцами или жрецами, крестьянами или воинами. Поистине владыка ходит под богом! Так что обязан он думать о том, чтобы бог явил ему милость, а через него — и всей стране.

Такие мысли пришли ко мне вчера, когда я молился перед изваянием Амона. И потому знал я, как ответить и что сказать.

– Говоришь, здесь твой город, и море твое, и горы? — промолвил я. — Ошибаешься, князь! Все моря и земли, все горы и деревья в них принадлежат Амону, царю богов! И по воле его отправился я в это плавание и прибыл сюда со святыней, что дана мне Херихором, мудрым жрецом. А что сделал ты? Не пустил ты бога в город, оскорбил его, заставил ждать как нищего в шатре на берегу! И теперь не со мной ты торгуешься, а со всемогущим богом, торгуешься из-за деревьев в горах, что принадлежат Амону. Ты говоришь, что фараоны слали в Библ серебро и золото… Слали, ибо не могли послать здоровье и жизнь твоим предкам, а этими дарами владеет лишь Амон! Отцы твои почитали Амона, были его слугами, и ты тоже его слуга. И если исполнишь ты его волю, будешь ты жив и здоров, будешь процветать на благо страны и своих людей. А не исполнишь, пеняй на себя!

Так сказал я Закар-Баалу и увидел, что он призадумался. Поникла на грудь голова князя, и просидел он так какое-то время в смущении, а потом сказал:

– Велено мной, чтобы ты принес святыню в город и во дворец. Но где же бог? Принеси Амона сюда, и я окажу ему почести.

– Не желает Амон входить в твой город и дворец, — ответил я. — Не желает, пока не решится дело между нами, пока не лягут бревна на морской песок. Сердится Амон, ибо ты нанес ему обиду! Чтобы загладить ее, повернись, владыка, лицом к горам и пошли людей, чтобы рубили деревья. Отплатит бог тебе за эти труды! И мой господин тоже отплатит, не сомневайся!

Снова задумался Закар-Баал, потом встал, подошел к окну и бросил взгляд на море и гавань, полную кораблей. Не шатер ли он там высматривает, не обитель ли бога, пришедшего из Фив?.. — подумалось мне. Если так, пусть вразумит его Амон, ибо велика власть бога! Силен бог над сильными, над спесивыми строптивцами, что мнят себя львами, конями и соколами. Но, как говорится, и львов укрощают, и лошадей объезжают, и соколу связывают крылья!

Должно быть, снизошел бог к Закар-Баалу. Повернулся князь ко мне, и не было в его глазах ни гнева, ни гордыни.