– Тебе налить?

– Мне уже хватит, – отказался Джек. – Спасибо большое.

– Видел тот портрет женщины в бальном платье, что висит в холле? Это моя мать.

– Да что ты! Такая молоденькая?

– Бальные наряды почти не меняются. – Люси налила себе шерри, обернулась. – Этому портрету почти тридцать лет. Маму выбрали королевой карнавала, и она не может этого забыть. Каждый вечер наряжается и выходит на люди себя показать. Отец делает деньги и приобретает всякие ценности. Живой дуб за пятьсот тысяч долларов. Когда-то он так же купил мою мать.

Люси прислонилась бедром к бару. Черный кашемировый свитер и джинсы от Кельвина Кляйна. Вот бы спросить, не отец ли дал ей деньги на них.

– Садись, расскажи мне, что тебя мучит. Люси вернулась, присела на краешек дивана, отпила шерри, поставила стакан на стол и села поудобнее, откинувшись на спинку. Теперь она была совсем рядом, только смотрела в сторону. Ничего, зато Джек мог любоваться ее профилем, тонкой линией носа, темными ресницами, зовущей к поцелуям нижней губой. Неужели она еще ни с кем, никогда?… Помаду не наложила, совсем не занималась своим лицом сегодня. Она медленно выговорила:

– Не нравится мне твой Рой, Джек.

– Это так тебя беспокоит?

– Нет, не слишком. Но я не понимаю, как ты можешь с ним дружить.

– Сам не знаю… Конечно, он не очень симпатичен… – «Симпатичен!» Питекантроп и то приятнее будет. – С ним нелегко общаться, он узколобый, характер у него не дай боже… Да, теперь, когда ты спросила, я и сам думаю, как мне удается с ним ладить.

– Но ты так говоришь, словно гордишься им.

– Да нет, просто не перестаю удивляться. Знаешь, человек, который всегда верен себе. Вообще-то мы теперь редко видимся.

– Он тебе нравится?

– Не то чтобы он мне приятен. Я принимаю его таким, какой он есть, вот и все. А как иначе?

Теперь Люси смотрела прямо на него.

– Нет, я не оправдываю его, – заторопился Джек. – Не оправдываю, но и не критикую. Посмел бы я критиковать!

– Ты доверяешь ему? – мягко осведомилась она.

Джек помедлил секунду.

– Если Рой что-то обещает, он это сделает, можешь не сомневаться. С таким парнем, как Рой, лучше дружить, нравится он тебе или нет, – не дай бог нажить такого врага.

– Но ведь они, на той стороне, точно такие же, – настаивала Люси. – Так какая же разница?

Джек положил ладонь на ее руку, чуть выше локтя, сжал, ощутив под теплой шерстью мягкую плоть.

– Ты же знаешь, я – тюремная пташка. И Рой сидел, а до того был полицейским. Жестокий, переломанный человек, но он спас мою задницу. Каллен – бывший грабитель банков, двадцать семь лет провел в тюрьме. А ты? Кто ты такая? Вот сейчас, сию минуту – кто ты?

Люси смотрела ему в лицо, не отводя глаз, но не отвечала.

– Ты как, уже сменила кожу?

Он дал ей еще минуту подумать, потом тихо, осторожно приблизил свое лицо к ее лицу, поцеловал ее, закрыв глаза, и она не отстранилась, она сама прижала губы к его губам, она участвовала в этом поцелуе. Джек приоткрыл глаза и увидел, как широко раскрылись ее глаза, на миг затененные пушистыми ресницами, как приоткрылись со вздохом ее губы.

– Ты уже не монахиня.

– Нет.

Джек поцеловал ее снова, так же осторожно, бережно, нежно.

– Ты становишься кем-то другим.

– Новым человеком, – усмехнулась она, все так же прямо глядя на него. Легонько коснулась ладонью его ноги, встала, отошла.

– Хочу тебе кое-что показать, – сказала она и вышла из комнаты.

Джек позаимствовал еще одну сигарету из ее пачки.

Она изменилась, да, но в какую сторону? Сейчас она стала больше похожа на ту Люси, которую он принимал за монахиню, на ту «сестру Люси», которая ехала с ним в воскресенье в катафалке, рассказывала о войне в Никарагуа и сумела передать это ему, заставила его почувствовать свою причастность. Она снова такая, какой была в тот вечер, когда Джек понял, что его собираются использовать, и ему это понравилось – черт, еще как понравилось, он сам напросился, сам сказал: «Ты думаешь, могу ли я пригодиться?» – а она спокойно и кротко поглядела на него и ответила: «Да, это приходило мне на ум». Она снова стала похожа на ту Люси, она снова всей душой отдается своему делу.

Но на этот раз она не сумела заразить и его своим увлечением – во всяком случае, сейчас ей это не удалось.

Так, может, это ты становишься другим человеком, сказал он себе, а она – все та же девочка, сбежавшая из дому, чтобы ухаживать за прокаженными?

Джеку захотелось выпить еще немного водки, чтобы подготовиться к тому, что его ждало, но за спиной уже послышались шаги Люси. Он обернулся – она вошла в круг света, очерченный абажуром, прижимая что-то к ноге. Прямо перед Джеком она опустилась на колени, все так же упорно глядя на него, и выложила на кофейный столик револьвер.

– Теперь я в деле, – сказала она.

Джек молча посмотрел на револьвер. Должно быть, отцовский. 38-миллиметровый ствол длиной в два дюйма. Интересно, заряжен ли? Он снова посмотрел на Люси и наткнулся на ее немигающий взгляд.

– Джерри Бойлан кое-чему меня научил, – сказала она. – Что-то от его личности перешло ко мне. Не слова, а то, какой он был человек и как погиб.

– Он тебе понравился?

– Да, – задумчиво выговорила она, – понравился.

– Ты готова была поверить ему?

– Нет, но он готов был нам помочь, потому что у него тоже есть свое дело. Вот что я поняла, Джек, вот чему он меня научил: нужно выбрать, на чьей ты стороне. Нельзя стоять в стороне, Джек, нельзя делать, что вздумается, а в остальном не участвовать. Нужно полностью отдаться чему-то. Тогда в ресторане мы обсуждали, кто мы такие, ты и я. Помнишь? Мы рассуждали, а Джерри Бойлана убили, потому что он был самим собой.

– Знаешь, почему он погиб? – перебил ее Джек. – Потому что забыл оглянуться через плечо, вот почему. Джерри Бойлан забывал об элементарных предосторожностях.

– Но он оказался там, потому что во что-то верил. Его интересовали не деньги.

– Он сам сказал: если он выйдет из игры, ему останется только мусор подметать. А мне – мне останется только покойников возить, тебе – лечить прокаженных, Рою – смешивать напитки для этих чертовых туристов. Скажи на милость, ради чего мы впутались в эту историю, если не ради денег? За кого ты нас принимаешь?

– Не нужно наклеивать ярлычки, не обязательно входить в ИРА или принадлежать к «контрас». – Она присела на корточки. – Главное, определиться: мы против того, что они делают.

– Определиться и взяться за оружие, – продолжил он, косясь на револьвер.