прозвучал хлёстко, словно удар бича. — Ну-ка слезай с телеги. — Это, по-видимому, было адресовано Шраму.

— Шёл бы ты… своей дорогой, дедуля, — сквозь зубы посоветовал тот. — Ты нас не знаешь, и мы тебя не видели… равно как и твоего мальчишку, понял? Мы едем по своим делам, никого не трогаем, с орками не якшаемся… в отличие от некоторых. Вот и разойдемся по-хорошему, ладненько?

— Непременно. Только без своего мальчишки я отсюда не уйду. — И Гэдж мог бы поклясться, что услышал легкий серебристый звон клинка, покидающего ножны.

— Но-но, — предостерегающе произнес Шрам. — Убери-ка железку, старый… Не ты один горазд по пьяни мечом махать.

— Слезай с телеги! — велел Гэндальф. — Живо!

И тут что-то произошло. Кто-то — Хрипатый? — издал горлом злобный, какой-то по-звериному хищный рык. Раздался короткий, стремительный лязг скрестившегося оружия. Телега качнулась. Острие ножа, царапавшее орку бок, исчезло, равно как и тяжесть, придавливавшая его к доскам настила — Шрам вскочил. Испуганно, пронзительно заржала лошадь и шарахнулась в сторону. Что-то шумно грянулось рядом с телегой. Кто-то очень громко, отчетливо произнёс: «Ой!».

— А-а-а! — завопил вдруг Хрипатый; Гэдж никогда и представить не мог, что у него может оказаться такой визгливый, пронзительный и отвратительный голос. — Убивают! Люди добрые! Что же это творится! Грабеж и разбой! Среди бела дня! Убивают!

Вновь зазвенело оружие. Кто-то тоненько испуганно завыл, захрипел, затопал, затрещали какие-то кусты…

И стало светло.

Гэндальф сорвал с орка закрывавшую его с головой груду мешковины, перерезал верёвки, поддев их острием меча, и Гэдж наконец-то сумел вздохнуть, шевельнуться, выплюнуть изо рта опостылевший кляп. Волшебник сидел верхом на неоседланной кобыле, держа в одной руке посох, а в другой — длинный, поблескивающий на солнце меч; ни Шрама, ни Хрипатого поблизости видно не было.

— Ты жив? Цел? В порядке? — Гэндальф окинул орка с головы до ног быстрым испытующим взглядом. — Садись на лошадь за моей спиной, и поехали!

— П-погоди. — Внезапно вырванный из душной пыльной темноты на солнечный свет, Гэдж с трудом осознавал, что происходит вокруг; его мутило, руки и ноги, затекшие до окаменелости, дрожали и не слушались, голова шла кру́гом. — Моя сумка…

— Она у меня. Едем, едем! Живее!

С трудом принуждая к повиновению онемевшее тело, Гэдж кое-как поднялся на ноги. Гэндальф помог ему перебраться через бортик телеги и умоститься на голой, скользкой, неудобной лошадиной спине. Орку совершенно не приходилось раньше ездить верхом, тем более без седла — и он, собственно, еще раз убедился в том, что не многое потерял: вцепившись в пояс волшебника, он болтался за спиной Гэндальфа, как куль с отрубями, сосредоточив все свои усилия на том, чтобы не упасть — волшебник гнал несчастную кобылу галопом. Ноги Гэджа безвольно болтались, не находя опоры, лошадиная спина ходила ходуном, пыльная дорога стремительно уносилась назад; наконец, когда, казалось орку, он вот-вот, обессилев, соскользнет с потного крупа прямо под копыта обезумевшей кобылы, они остановились — достигнув небольшой рощицы на склоне невысокого холма. Волшебник легко спрыгнул на землю, и Гэдж, весь покрытый потом и пылью, свалился с лошади следом за ним; все его внутренности, казалось орку, перемешались в животе подобно хорошо взбитому гоголь-моголю, и он едва мог ходить — боль в ногах и спине при каждом шаге так и гнула его в бараний рог.

— Всё, — сказал Гэндальф, — дальше не поедем. Думаю, погони за нами не будет…

— Погони? — Гэдж с трудом переводил дух. — За нами?

— Полагаю, наши бойкие друзья намеревались и меня заодно сдать в руки Астахара как «подозрительную личность». Подослали ко мне какого-то мордоворота…

Гэдж сидел на земле, обхватив голову руками, отчаянно пытаясь прийти в себя.

— Что… что произошло? — Впрочем, он даже не особенно нуждался в ответе. — Это… трактирщик Мерт… разболтал им о том, что я — орк?

— Он самый. — Гэндальф ласково поглаживал по шее взмыленную кобылу. — Впрочем, он… очень искренне признал свою ошибку, когда я полчаса назад явился к нему за разъяснениями.

— Могу себе представить, — пробормотал Гэдж. В душе его было гадко, как в грязной плевательнице. — Наверно, он был не очень-то рад тебя видеть.

— Ну, что ты, мы с ним очень мило и содержательно потолковали. После чего он даже любезно предложил мне коня, дабы я мог пуститься вослед нашим славным новообретенным знакомцам. Не сомневаюсь, что наша беседа заставила его несколько по-иному взглянуть на некоторые вещи.

Гэдж мрачно молчал. Где-то высоко вверху, в кронах деревьев, прошелестел ветер, смахнул на землю несколько скрученных, сожженных зноем бурых листочков. Кобыла, все еще тяжело поводя боками, отошла в глубину рощи, с ужасом кося глазом даже не на орка — на мага. Видимо, в её представлении волшебник рисовался настоящим извергом, мучителем всего живого: она была обычной рабочей лошадью, простой и честной, но уж никак не породистым рысаком-меарасом и не быстроногим скакуном благородных кровей. Гэдж спросил, едва шевеля губами:

— Значит, это правда? Что за орков… за таких, как я… обещано вознаграждение, будто за закоренелых разбойников?

— Да, Гэдж. — Маг секунду помолчал. — Ты же сам слышал: что-то тут неладно в окрестностях. И нарушители спокойствия — орки…

— Угу. И что́ бы там, в крепости, со мной сделали?

— Не знаю. Думаю, ничего хорошего.

— Поступили бы как… с головорезом с большой дороги?

— Вполне вероятно.

— Ясно. — Гэдж смотрел в сторону, стараясь, чтобы волшебник не увидел его лица. — Третий, — сказал он мрачно.

— Что — третий?

— Третий раз ты меня спасаешь…

— Да уж, — пробурчал Гэндальф. — Третий раз наступаю на одни и те же грабли.

— Что?

— Да нет, ничего. По совести говоря, это я… виноват в случившемся, Гэдж. Мне не следовало оставлять тебя одного в этом трактире. Но я не думал, что мне придется так долго и упорно торговаться с местным лавочником… да еще имел глупость понадеяться на понимание и порядочность прощелыги Мерта!

— Нет, — Гэдж отстраненно смотрел в небо. — Это я виноват. Если бы я был, как все, ничего бы вообще не случилось. У тебя от меня одни неприятности.

— Не бери в голову, — помолчав, произнес Гэндальф. Он еще некоторое время смотрел на орка, кусая губы, точно порываясь что-то сказать — что-нибудь бессмысленно-ободряющее — но так и не сказал: знал, что это бесполезно. Подошел к кобыле и снял с её потной спины две котомки, связанные между собой и перекинутые через лошадиный хребет: свою и Гэджа. Мешка с игрушками у волшебника больше не имелось — он таинственным образом преобразился в суму с лепешками, сушеными вишнями и вяленым окороком. — Вот, бери свой скарб — да пойдем. Кобылу оставим здесь,