Обрезанная на вершок от донца шестидюймовая снарядная гильза полна махорочных окурков.

Электричество, как повелось в последнее время, выключилось без четверти девять, и город за окном тонул во мраке, словно сразу за пределами Лубянской площади начинались глухие подмосковные леса. Лишь кое-где светились тусклые огоньки в незашторенных окнах ближайших зданий.

Начальник секретно-политического отдела (СПО в дальнейшем) вернулся к столу и снял трубку телефона.

– Зайди ко мне, Вадим.

У него было заведено, чтобы подчиненные не расходились, пока сам он оставался на службе. Неважно, есть у них работа или нет. Пусть ищут, если на фронт не торопятся. Да ведь и клиентура у них такая, что предпочитает по ночам из нор своих выползать. Днем-то они все честные спецы и безобидные спекулянты.

Начальник СПО дело свое любил, вел его мастерски, можно сказать, талантливо, хоть и окончил всего шесть классов гимназии и к политическому сыску раньше отношения не имел даже как поднадзорный.

Особое пристрастие он питал к работе с интеллигенцией. Каждая более-менее заметная фигура из не успевших сбежать или умереть была у него на контроле. Но, к сожалению, заниматься приходилось не только ими.

Не прошло и двух минут, как дверь приоткрылась и в кабинете возник молодой человек совершенно пролетарского обличья. Старенький черный пиджак, сатиновая под ним косоворотка, заправленные в сапоги с галошами суконные штаны. Если бы не лицо, неуместно чистое и с внимательными, умными глазами. Числился он по отделу рядовым сотрудником, но фактически был правой (и левой одновременно, которая не ведает, что творит правая) рукой начальника. Выражаясь по-старорежимному – чиновником для особых поручений.

– Слушаю вас, Яков Саулович. – И непринужденно остановился в трех шагах, опершись рукой о спинку стула.

– Ты дверь-то за собой притвори, а…

Несмотря на имя-отчество, ничего национально-специфического во внешности начальника не было. Он скорее походил на итальянца из северных провинций и по-русски говорил без характерного акцента, слегка даже утрируя московское произношение.

Пока вошедший задвигал блестящий медный шпингалет, хозяин с лампой в руке пересек кабинет, заставив задергаться по стенам изломанные тени, открыл потайную дверь напротив, надежно спрятанную в ряду высоких резных панелей.

В смежной комнате пролетарским аскетизмом уже не пахло. Причем в буквальном смысле, потому что вместо запаха прогорклого махорочного дыма и несвежих портянок (отчего-то неистребимого, хотя нынешние обитатели здания на работе, как правило, не разувались) здесь витали ароматы классово чуждые: свежезаваренного чая, хороших папирос и выделанной кожи.

Обстановка в этом мужском будуаре, похоже, не претерпела изменений с времен «доисторического материализма» – изящный письменный столик с перламутром, на гнутых ножках, еще один стол, круглый, на котором посверкивал недавно закипевший самовар, обтянутые светло-коричневым сафьяном диван и полукресла, два книжных шкафа с морозным узором на застекленных дверцах.

– Садись, Вадим. Чайку попьем, голодный небось?

– Да уж не иначе, Яков Саулович. Как в обед в столовке вобляжьего супчика похлебал да черпак чечевицы на ружейном масле, так и все…

– Война, брат, ничего не поделаешь. Социальное равенство опять же. Феликс Эдмундович сам аскет и от нас того требует. Про картошку с салом слыхал, наверное? Но нам-то до него далеко. Такие раз в столетие рождаются. И пытаться ему подражать – м-м-м… – Начальник сокрушенно помотал головой, словно у него разболелись зубы. Попутно он достал из шкафа и поставил рядом с самоваром тарелку с уже нарезанной колбасой, банку рижских шпрот, приличный кусок голландского сыра и краюху белого хлеба фунта на три.

– Стаканы вон там, в тумбочке возьми. И сахарницу.

В завершение сервировки на столе появилась четвертинка настоящей поповской водки.

– Прими, не пьянства ради, а здоровья для. И закусывай, закусывай. Удивляешься? И напрасно. Тебе никогда в голову не приходило, отчего это мы все два года пустую баланду хлебаем, да селедку ржавую, да хлеб с мякиной? Нет, что до полной победы социализма всего на всех все равно не хватит, я и сам знаю. Но вот почему такой узкий ассортимент? Понятней было бы, когда на паек выдавали, пусть и понемногу, и мясца, и яиц с курятиной, да хоть бы и осетринки. Астрахань вон еще когда освободили, так закаменевшая вобла – пожалуйста, а икры с осетриной нет. Оно ж никуда не делось, мужики как разводили скотину и птицу, так и сейчас разводят, но раньше всем хватало, а сейчас нет. Заинтересовался я этим из чисто служебного любопытства и убедился – на самом деле все есть! Тогда что мы имеем – саботаж или, напротив, взвешенную политику? Чтобы мы с тобой злее были с голодухи?

Агент, слушая разглагольствования своего начальника, старательно жевал, запивая деликатесы крепким кяхтинским чаем. Отвечать что-либо он считал ненужным, а то и опасным. Мало ли какие цели тот преследует и какие выводы может сделать? Но при этом внутренне соглашался, потому что и сам не раз задумывался, отчего на территории, занятой белыми, проблем с продовольствием не существует, а с приходом красных все исчезает на следующий день и навсегда. Так что даже им, коммунистическим опричникам, приходится исхитряться, чтобы без свидетелей съесть свой кусок колбасы.

Однако, похоже, никаких задних мыслей на сей раз за словами начальника не таилось, он, скорее, как бы оправдывался за неприлично роскошное угощение.

И лишь когда Вадим, отдуваясь, вытер пот со лба и откинулся на спинку стула, начальник встал, поскрипывая блестящими сапогами, отошел к письменному столу и извлек из ящика кожаную папку с серебряной табличкой в правом нижнем углу. На табличке изящным рондо с завитушками было выгравировано: «Надворному советнику Н. В. Носко въ день юбилея отъ сослуживцевъ».

Вадим знал, что в этой папке хранились самые важные бумаги. А на вопрос, отчего бы не сорвать не слишком уместное украшение, начальник в свое время усмехнулся: «Пусть будет. Она меня развлекает. Смотрю вот и думаю – как же все-таки этого советника звали? Николай Васильевич, Никодим Варфоломеевич или вообще Наум Вольфович? Развивает воображение. Иногда такое придумаешь…»

Он так и не понял тогда, в шутку говорил Яков или нет, но больше к этой теме предпочитал не возвращаться.

– На вот, посмотри матерьяльчик, а потом мнениями обменяемся…

Начальник протянул агенту папку, а сам расстелил на столе большую карту Европейской России и с карандашом в руке погрузился в какие-то, судя по выражению лица, невеселые размышления.

Оснований для них, по мнению Вадима, было достаточно. Он и со своего места видел, как опасно приблизилась к Москве пологая дуга фронта.

Но и засматриваться на стол начальника тоже негоже, в их отделе такое не принято. Лучше заняться своим делом.

Читал он быстро, со стороны казалось, что лишь заголовки просматривает. Минут через пятнадцать Вадим перелистнул последнюю бумагу и захлопнул папку, достаточно громко, чтобы привлечь внимание начальника.