Слава Богу. Она может сделать это прямо сейчас. Отойдя в сторону, она нашла своего секретаря и компаньонку Нелли Райт, слегка подняла руку, чтобы обратить на себя ее внимание, а затем дала условный сигнал.

Нелли поняла его, утвердительно подмигнув. Она поднялась с низкого диванчика, оправила верх брючного костюма и, протискиваясь пухленьким телом между гостей, добралась до Феликса Зигмана и постучала его по плечу. Отозвав его в сторону, она прошептала ему что-то на ухо. Толстые стекла очков Зигмана сверкнули, когда он несколько раз энергично и утверждающе кивнул головой с пышными седеющими волосами.

С чувством облегчения Шэрон убедилась, что до него дошло ее послание и он готов действовать соответствующим образом. Иногда ей казалось, что он бывает слишком груб, неделикатен, управляя ее делами и карьерой. Он решительно отсек от нее всех прилипал и кровососов, которые столь долго отравляли ей жизнь. Дорогой Феликс относился ко времени, как к натуральному источнику, который никогда не расходовал зря. Для него, с его деловой хваткой, кратчайшим расстоянием между двумя точками была прямота.

Она увидела, как он выдал спектакль: поднял руку, посмотрел на часы, пощелкал языком и вернулся снова к группе гостей.

— Ого, уже полночь, — его голос заполнил всю большую комнату. — Я не думал, что уже так поздно. Дадим-ка нашей Шэрон шанс поспать сном спящей красавицы.

Эта речь, как школьный звонок, оповещающий о конце занятий, была воспринята как сигнал отправляться по домам.

Группа гостей, к которой непосредственно обратился Зигман, стала быстро редеть, и это, в свою очередь, вызвало цепную реакцию у остальных. Вскоре прием в честь ее отъезда завершился.

Шэрон Филдс одарила улыбкой четверых осаждавших ее мужчин.

— Кажется, все расходятся, — заметила она. — Мне надо снова вспомнить о своей роли хозяйки дома.

Мужчины расступились, и Шэрон проскользила мимо них в центр комнаты.

Волна усталости захлестнула ее. Она была страшно утомлена этой толпой людей, не только гостей, но всех людей вообще. За исключением пятерых, находящихся в этой комнате: Нелли, ее единственной подруги; Феликса Зигмана, одного из немногих мужчин, которым она могла довериться полностью; Теренса Симмса, ее верного черного парикмахера; Перл и Патрик О'Доннелл, пары, живущей в ее доме, которые уже собирали пустые бокалы, опустошали пепельницы, и, может быть, шестого, Натаниэля Чадберна, друга Зигмана, влиятельного президента национального банка Саттер, с которым она была едва знакома, — за исключением этих.

Зеленые глаза Шэрон все еще не выдали ни одного из ее истинных чувств, выражая только благодарное внимание, пока ее взгляд скользил по персонажам пьесы, готовящимся удалиться со сцены. Ее взгляд на мгновение как бы замораживал каждого в рамке, пока ее ум находил заголовок, затем фотографировал его и переходил на следующего гостя.

Хэнк Ленхард, самая удачливая журналистка в городе, с ее скучными, надоедливыми, глупыми анекдотами, бесконечными ехидными уколами и скользкими сплетнями. Джастин Роде, продюсер фильма, в котором она снимается сейчас, по виду джентльмен из настоящего театра, но просто еще одна фальшивка на деле. Для нее же это человек, (он был или гомик, или нейтрал), от которого она зависит, который использует ее имя как ступеньку в постоянном стремлении к вершинам карьеры. Тина Альперт, широкоизвестная киножурналистка, с улыбкой и ножом, двадцатичетырехчасовая шлюха, к которой нельзя поворачиваться спиной, игнорировать или забыть поздравить с днем рождения и поднести дорогой подарок на Рождество.

Да и все остальные, собравшиеся здесь, — смесь знаменитостей, использующих других, или те, которыми пользуются. Постоянное шоу, перемещающееся из Беверли Хиллс к Холмби Хиллс, из Брентвуда в Бель-Эйр, а иногда в Малибу и Транскас.

Сай Ягер, новый производитель фильмов (эвфемизм для режиссера), его картины имеют большой успех. Переписывает произведения писателей, ничтоже сумняшеся, на свой лад. У него хватает наглости делать культ из продавцов китча прошлого, таких, например, как Басби Беркли, Престон Старджес, Рауль Уолис. Скай Хаббард — комментатор новостей на радио и телевидении, тупой заимствователь чужих мыслей, паникер с лицом модели, рекламирующей рубашки. Эта идиотка Ленхард утверждает, что приглашает его по доброй воле как знаменитость, украшение приемов. Падин Робертсон, считающая себя великой только потому, что когда-то играла в паре с Чарли Чаплином (немалое дело). Теперь это — накачанная силиконом, без единой морщинки, активная старуха, устраивающая благотворительные балы, гранд-дама, речи которой состоят из одних штампов. Каким-то чудом она пока не попала в Музей восковых фигур Муливенда.

А вот еще.

Доктор Сол Герцль, самый модный психоаналитик, которого молоденькие киноактрисы скоро превратят в гуру за его изобретение — динамическую терапию. Это новшество заключается в том, что он, после того как только выслушает пациентку, вступает с ней в интимные отношения. Этакий новый Распутин второго сорта, но с дипломом. Джоан Дивер, Новая Актриса, больше всего обожающая кассовый сбор Дузе. Веснушчатая девчонка двадцати двух лет, имеющая троих незаконнорожденных детей. Говорит о них непрестанно в каждом интервью. Побывала в Алжире и Пекине. Настолько активна, что, послушав ее, хочется вопить от ужаса. Скам Бэртон — красавец (не без помощи пластических операций), запрограммированный профессиональный холостяк и любимый юрист всей киностолицы. Он так давно занимается фильмами и только ими, что, возможно, думает: торт — это новый мексиканский деликатес.

Да и все остальные — только ксерокопии каких-то живших ранее оригиналов. Они одинаковы: визгливые умники; второсортные выскочки; воображалы и грубияны; щеголи, шуты, любители выпить на дармовщинку — люди, имена которых то и дело мелькают в газетах. Столь модные, столь предсказуемые, столь изнуряющие, столь бесподобно нереальные и ничтожные.

Люди суетились. Люди покидали ее дом.

Представить только, — думала Шэрон, — что когда-то, много веков назад, в Западной Виргинии, Нью-Йорке, в первые месяцы и годы в Голливуде, ее единственной мечтой было стать знаменитой актрисой, настолько известной, чтобы стать членом клуба и толкаться среди таких знаменитостей, входить в их круг. Теперь, став его частью, а может быть, даже центром его, единственное, о чем она мечтала, — это удалиться из него. Но Шэрон Филдс не могла позволить себе совершить такой поступок. Членство в клубе было пожизненным или до тех пор, пока человек не потеряет славу и деньги или не станет сенильным и закончит жизнь в сельском пансионате для престарелых артистов кино.

Она видела, что они действительно начинают наконец расходиться.

Шэрон встрепенулась, быстро прошла через комнату — Красное море расступилось перед ней, пока не оказалась на месте хозяйки дома, прощающейся с гостями, рядом со скульптурой Генри Мура и перед большой, мрачной картиной Джакометти.

Они все проходили, проходили мимо… скоро исчезнут все.

Шэрон протягивала каждому крепкую руку, пожимала руки уходящих, склонялась вперед, если требовалось подставить щеку или выслушать целый поток благодарностей сомнительной искренности. «Ты была сегодня ослепительной, Шэрон» — «Лучший прием на моей памяти, дорогая» — «Ты выглядишь великолепно, дорогая»— «Пришли фото из Сохо, милая» — «Если нужна травка, скажи, я засыпан ею, мое чудо» — «Возвращайся скорее, дорогая». Дорогая, дорогая, дорогая…