Он легко целует меня в нос и уходит, а я наконец беру телефон в руки.

- Да.

- Санни Ховард? - уточняет незнакомый женский голос.

- Верно.

- Мэган Винтер и Эштан Винтер - ваши родственники?

У меня холоднеют кончики пальцев. Не знаю, что случилось, но нехорошее предчувствие захлестывает с головой. Словно в лицо плеснули ледяной водой.

- Да, - быстро говорю я. - Что случилось?

- Мэган и Эштан Винтеры попали в аварию и в данный момент находятся в отделении неотложной хирургической помощи Нью-Корвенского медицинского центра, - поясняет женский голос. В нем - ни капли эмоций. Холод исчезает. Вместо него меня накрывает горячая волна - такая обжигающая, что я чувствую жар на своих щеках и лбу.

Я не верю, что слышу это.

- Что... Что с ними? - спрашиваю я, не узнавая свой собственный голос. В этом голосе почти нет жизни.

Сквозь вату я слышу, что состояние Эша и Мэг критическое и сейчас им оказывают помощь. Подробнее обо всем я смогу узнать только у лечащих врачей. Все тем же чужим механическим голосом я уточняю адрес, натягиваю футболу и убегаю в прихожую с одной лишь единственной мыслью, что мне нужно успеть. Успеть попасть в медицинский центр, до того как... Как произойдет что-то страшное.

Что может быть еще страшнее?..

- Дастин, - говорю я, оглядываясь по сторонам, - его нигде нет. - Дастин?..

Я хочу, чтобы мой голос был громким, но с губ срывается лишь хрип.

- Дастин, - в третий раз зову я его, но он словно пропал. И я, понимая, что дорога каждая секунда, открываю входную дверь и покидаю его квартиру. Спускаюсь в лифте, бегом пересекаю совершено пустой холл, выскакиваю на улицу и бросаюсь к дороге с поднятой рукой в надежде поймать такси. На улице - раннее утро, еще виден серп безликой луны, а тусклое солнце только-только начинает подниматься из-за неровного горизонта. Воздух сырой - как перед дождем, но ветра нет и душно. Людей тоже почти нет, да и на дороге машин непривычно мало. Дикие пробки начнутся лишь через несколько часов. Однако мне везет - попадается свободное такси, и я сажусь на заднее сидение, называя адрес. Темнокожий водитель недовольно на меня смотрит - ехать довольно далеко. Но, видя мое бледное лицо, оттаивает.

- Что-то случилось? - спрашивает он.

- Авария, - одними губами отвечаю я. Меня начинает потряхивать. И жар внутри все растет и растет. Но пока я не могу в полной мере прочувствовать случившееся - словно еще не верю в это.

- Пробок еще нет, - говорит водитель, - постараюсь побыстрее домчать, мисс.

Я благодарно киваю головой. И мы летим вперед по темным еще улицам.

Нет слез, нет боли - все это еще впереди.

В груди лишь чувство необъятной пустоты.

И страх.

Я смотрю в окошко. Ветки режут сизое небо. Огней мало - какие-то уже не горят, а какие-то - еще. Здания кажутся смазанными - словно стекло передо мной мутное и грязное. Меня отчего-то подташнивает.

Все как в тумане.

Я не помню, как оказываюсь на территории огромного Нью-Корвенского медицинского центра, раскинувшегося на целый квартал. Помню лишь то, как рассчитывалась с водителем картой и только на третий раз набирала верный пин-код. И помню стойку в холле, за которой сидели улыбчивые медсестры, которые спрашивали, чем могут помочь.

В себя я прихожу в комнате ожидания отделения неотложной хирургической помощи. Где-то там, за толстыми стенами, продолжают оперировать Эштана и Мэг. Что с ними, я по-прежнему не знаю - знаю лишь то, что их состояние «критическое». И если когда я была с Дастином, время мчалось, как ненормальное, то теперь оно замедлило бег. Каждая минута - пытка. К тому же время я могу видеть только на огромных часах в виде табло - телефон разрядился.

В какой-то момент я чувствую, как мое сознание начинает плыть, но говорю сама себе, что сейчас не время раскисать - нужно держать себя в руках. Я хлопаю себя по щекам. Потом встаю и на ватных ногах иду в туалет, где плескаю в горящее лицо холодную воду, надеясь прийти в себя. Я обязана держаться. Если не я, то кто поможет моим родным? Дорин? Я дико сомневаюсь.

Перед тем как выйти из туалета, я смотрю сквозь узкое окно на серо-голубое туманное небо. И прошу - пожалуйста, не забирай их у меня.

Иначе я останусь совсем одна.

Пожалуйста.

Уходя, я держусь за кулон в виде солнца.

***

Дастин говорит Санни, что уходит на кухню за водой, но на самом деле он просто стоит там, положив обе руки на столешницу и опустив голову. Его сердце все еще колотится как сумасшедшее. И он с трудом выравнивает дыхание.

Санни Ховард слишком сильно влечет к себе. Будто солнце. Чертово рыжее солнце. И он хочет заполучить это солнце в свое единоличное пользование.

Почти получил.

Дастин закрывает глаза и вспоминает ее ласковые прикосновения, теплые губы, тронутую загаром нежную кожу... Вспоминает ее медовые глаза, в которых столько пламенной нежности, что кажется, в ней можно утонуть. Если бы не проклятый звонок, они могли бы закономерно закончить эту ночь в постели. И понимание, что он был бы у нее первым, заставляет Дастина усмехнуться и сильнее сжать пальцами край столешницы.

Эта мысль заводит его не меньше, чем поцелуи с рыжей бестией. И когда только из Франкенштейна Санни Ховард успела стать бестией?

Но возможно, звонок был в тему. Дастин понимает, что слишком торопит события. Может быть, если девчонка опасается мужчин и не подпускает к себе никого из-за детских страхов, то стоит подождать? В конце концов, Санни Ховард нужна ему не для того, чтобы уложить в кровать и уйти за горизонт. Она нужна ему потому, что без нее Дастин просто не может.

Да, не стоит торопиться. Пусть она привыкнет к нему.

Он должен успокоиться.

Дастин на полную мощность открывает кран и плескает в лицо ледяной водой. Из-за ее шума он не слышит голоса Санни. А когда возвращается на лоджию, понимает, что девушки нигде нет.

Сначала Дастин думает, что Санни играет с ним и спряталась, и он обходит весь дом, заглядывая под кровати и открывая все шкафы. А потом понимает, что Санни в квартире нет. Она убежала. Или сбежала?

Может быть, он все-таки напугал ее?

Дастин, хмурясь, звонит Санни, однако ее телефон выключен. Всю ночь. И весь следующий день.

...И закат, как букет хризантем,

Я держу, не пускаю на волю.

В этой тьме и бессмысленной боли

Я и солнце угаснем совсем.

У мечты нет срока годности.

Но иногда ею все же можно отравиться.