– Пятьдесят раппен, – сказала она.

Керн заплатил.

– Можно позвонить по телефону? – спросил он.

Женщина кивнула.

– Там налево, в углу.

В телефонной книге Керн начал искать номер семьи Нойман… В этом городе, казалось, были сотни Нойманов.

Наконец он нашел, что ему было нужно. Он снял трубку и назвал номер. Женщина осталась за прилавком и наблюдала за ним. Керн досадливо повернулся к ней спиной, Прошло порядочно времени, пока на том конце провода сняли трубку.

– Могу я говорить с фрейлейн Голланд? – сказал он в черную воронку.

– Кто ее спрашивает?

– Людвиг Керн.

Голос в трубке минуту не отвечал.

– Людвиг… – раздался затем прерывистый голос. – Это ты, Людвиг?

– Да… – Внезапно Керн почувствовал, как у него застучало сердце – сильно, словно молоток. – Да. Это ты, Рут? Я не узнал твоего голоса. Мы с тобой еще никогда не говорили по телефону.

– Ты где? Откуда ты звонишь?

– Я здесь. В Цюрихе. В табачной лавке.

– Здесь?

– Да. На той же улице, что и ты.

– Почему же ты не заходишь? Что-нибудь случилось?

– Нет, ничего. Я только сегодня приехал. Я думал, что тебя уже здесь нет. Где мы можем встретиться?

– У меня. Приходи ко мне. Быстро! Ты знаешь дом? Я живу на втором этаже.

– Да, знаю. А к тебе можно? Я имею в виду людей, у которых ты живешь?

– Здесь никого нет. Я одна. Все уехали до конца недели. Приходи.

– Иду.

Керн повесил трубку и отсутствующим взглядом посмотрел по сторонам. Лавка уже не казалось такой, как прежде. Он вернулся к прилавку.

– Сколько я должен за телефонный разговор?

– Десять раппен.

– Только десять раппен?

– Это довольно дорого. – Женщина взяла никелевую монету. – Не забудьте сигареты.

– Ах, да… да…

Керн вышел на улицу. «Я не побегу, – подумал он. – Кто бежит, тот вызывает подозрение. Нужно себя сдержать, Штайнер тоже бы не побежал. Я пойду спокойно. Никто ничего не должен заметить. Но я могу идти и быстрым шагом. Я могу идти очень быстрым шагом. Тогда это будет так же быстро, как если бы я бежал».

Рут стояла на лестнице. Было темно, и Керн мог видеть только ее неотчетливый силуэт.

– Осторожней, – сказал он хриплым голосом. – Я грязный. Мои вещи еще на вокзале. Я не мог ни вымыться, ни переодеться.

Она ничего не ответила. Она стояла на площадке лестницы, нагнувшись вперед, и ждала его. Он взбежал по ступенькам, и внезапно она очутилась рядом с ним – теплая и настоящая, сама жизнь, даже больше, чем жизнь.

В следующую секунду она уже очутилась в его объятиях. Он слышал ее дыхание и чувствовал ее волосы. Он стоял, не шевелясь, и призрачная темнота вокруг него, казалось, заколебалась. Потом он заметил, что она плачет, Он шевельнулся. Она покачала головой, прислоненной к его плечу, и не выпустила его.

– Не надо. Сейчас все пройдет.

Внизу открылась дверь. Керн осторожно, почти незаметно повернулся, так чтобы видеть лестницу. Он услышал голоса. Щелкнул выключатель, и стало светло. Рут встрепенулась.

– Пойдем, пойдем скорей! – И она потянула его к двери.

Они сидели в комнате семьи Нойман. Прошло довольно много времени с тех пор, как Керн в последний раз был в жилом помещении. Комната была обставлена в мещанском духе и довольно безвкусно – мебель красного дерева, персидский ковер современной работы, несколько кресел, обтянутых репсом, и несколько ламп с абажурами из цветного шелка, – но Керну все это показалось символом мира и островком безопасности.

– Когда кончился срок твоего паспорта? – спросил он.

– Семь недель назад, Людвиг.

Рут достала из буфета две рюмки и бутылку.

– Ты пыталась его продлить?

– Да. Я была в здешнем консульстве, в Цюрихе. Они отказали. Я и не ожидала ничего другого.

– Я, собственно, тоже. Несмотря на то, что я все время надеялся на чудо. Ведь мы – враги государства. Опасные государственные враги. Поэтому с нами должны обращаться осторожно – так ведь?

– Мне все равно, – сказала Рут и поставила бутылку с рюмками на стол. – Теперь у меня нет никаких преимуществ по сравнению с тобой, а это тоже кое-что значит.

Керн засмеялся. Он взял ее за плечи и показал на бутылку.

– Это что? Коньяк?

– Да. Лучший коньяк семьи Нойман. Я хочу выпить за то, что ты – снова со мной. Мне без тебя было страшно. Страшно, что ты в тюрьме. Они били тебя, эти преступники! И во всем виновата я.

Она смотрела на него. Она улыбалась, но Керн заметил, что она очень возбуждена. Ее голос был почти гневным, а рука дрожала, когда она наполняла рюмки.

– Мне было страшно, – сказала она еще раз и протянула ему рюмку. – Но теперь ты здесь.

Они выпили.

– Мне было не так уж плохо, – сказал Керн, – право, не так уж плохо.

Рут поставила рюмку. Она выпила все сразу, полностью. Потом обняла Керна и поцеловала его.

– Теперь я тебя больше не отпущу, – сказала она. – Никогда.

Керн взглянул на нее. Он еще не видел ее такой. Она совершенно изменилась. То, что раньше порою разделяло их, словно тень, теперь исчезло. Сейчас вся ее душа была открыта, она вся была здесь, и он в первый раз почувствовал, что она принадлежит ему. Раньше он никогда не знал этого наверняка.

– Рут, – сказал он, – я бы хотел, чтобы сейчас разверзлось небо, и появился самолет, и мы улетели бы на остров с пальмами и кораллами, где никто не знает, что такое паспорт и вид на жительство.

Она снова его поцеловала.

– Я думаю, что и там – то же самое, Людвиг. За пальмами и кораллами у них наверняка прячутся форты, пушки и военные корабли, и они там шныряют еще больше, чем здесь, в Цюрихе.

– Да, конечно. Давай выпьем еще по рюмке. – Он взял бутылку и налил. – Но в Цюрихе тоже довольно опасно. Надолго спрятаться не удастся.

– Тогда давай уйдем.

Керн окинул взглядом комнату, камчатную ткань занавесок, кресла, желтые шелковые абажуры, и лицо его изменилось.

– Рут, – сказал он, – мне кажется невероятным, что мы уйдем вместе. Но иначе я и не представлял. И ты должна знать, что тогда уж ничего этого не будет. Нам останутся убежища, проселочные дороги, стога сена и, если повезет, жалкие каморки в пансионах с вечным страхом перед полицией.

– Я знаю. Но мне все равно. Ты об этом не думай. Кроме того, мне все равно пора уехать отсюда. Нойманы боятся полиции, ведь я не прописана. Они обрадуются, когда я уйду. У меня есть немного денег, Людвиг. Я буду помогать тебе торговать. Я не буду для тебя обузой. Мне кажется, я довольно практична.