– Ага, функционирует, – свирепо загоготал Лев, но был вовремя перехвачен бдительным другом. В глазах Ходжи горел праведный огонь правильного понимания ситуации.

– Если ты продолжишь стегать этого меднолобого болвана из славного Коканда, то нечистый несомненно выйдет из него через рот, и мы сотворим изгнание. Но будет ли это истинным посрамлением шайтана?!

– К чертям интеллигентствующую эзоповщину, указуй прямо, на что намекаешь!

– На то, что шайтана надо выгнать через другое отверстие. Воистину самим Аллахом предназначенное для посрамления врага человеческого рода…

– Братан, ты гений! – До Багдадского вора постепенно дошла изящная отточенность восточных методов борьбы с нечистым и откуда конкретно взялось именно это имя…

Бывший визирь сорвал с головы старую тюбетейку и надёжно забил её в рот вытаращившегося Аслан-бея. Двумя пальцами он зажал ему нос и быстро кивнул Льву:

– А теперь продолжим одновременно, и-и… А, узу би-Лляхи мин аш-шайтани р-раджими!

Оболенский уверенно отсчитывал каждое слово тяжёлым ударом плети. Одержимый затрясся бешеной дрожью, шайтан понимал, что без доступа воздуха его пленник умрёт, а оставаться в мёртвом теле ему нельзя. Как нельзя и вылететь на волю, когда каждое слово Корана обжигает, подобно небесному огню, а каждый взмах камчи словно выталкивает его через… Короче, то единственное отверстие, которое ему оставили эти страшные «экзерсисты» и выход через которое покроет его несмываемым позором! Ну, или, по крайней мере, плохо смываемым…

– О, Аллах, нанеси поражение этому шайтану! Разбей и потряси его… – срывающимся голосом закончил домулло, когда глаза начальника городской стражи почти остекленели. И именно в этот момент с ужасающим грохотом и отвратительным ароматом опозоренный нечистый дух вырвался на свободу! Козлоногий злодей, прихрамывая, выскочил на раскалённый песок, плюнул так, что раздался маленький взрыв, и, едва не плача, пообещал:

– Я всё равно вам… э-э… страшно отомщу! Вы меня… э-э… совсем обидели…

После чего растворился в зловонном мареве, словно его и не было.

– Ходжа, тюбетейку надень.

– Боишься, что мне напечёт голову?

– Боюсь, что наш клиент окончательно задохнётся. Нет, мы в натуре его теряем! Хоть нос-то ему отпусти…

Два самодовольных победителя одновременно рухнули на песок, не в силах ни спорить, ни поздравлять друг друга. Лихорадочно дышащий Аслан-бей всё ещё вздрагивал, словно загнанная лошадь, которую почему-то забыли пристрелить из милосердия…

… – Это ты у Гоголя украл?

– Что именно, конкретизируйте, – лениво потянулся Оболенский.

– Ну, похожий момент порки чёрта есть в «Ночи перед Рождеством», – как можно вежливее напомнил я.

– Не знаю, не читал…

– Лев, не ври! И прекрати таскать мою халву, ты рассказываешь или у тебя восьмичасовой перерыв на обед?!

– Сладкое способствует активизации воображения! Научно доказанный факт, о недоверчивейший из всех ландграфов… а оливье в холодильнике ещё осталось?

– Пока не допишу, нет!

– Скупердяй… записывай.

– «Ску-пер-дяй…» – записал. Дальше?! – тупо продолжил я. Бессмертный дух Соловьёва кружил над нами, хихикая неизвестно над чем…

…Три путника устало брели по остывающей к вечеру пустыне. Собственно, брели-то двое, а третий, в богатом, но рваном платье, практически лежал на флегматичной рыжей кобыле, так же неторопливо перебиравшей ногами. Немилосердное солнце медленно клонилось к закату, барханы казались бесконечными, песок проник во все места, воды в организме оставалось настолько мало, что язык ворочался с трудом…

– Эй, а кто-нибудь вообще знает, в какой стороне этот ваш Самарканд?

– Лошадь знает, Лёва-джан… Пока она уверенно движется вслед за собственной тенью, мы можем быть спокойны.

– Ой, а я бы так уж не доверял этому облезлому компасу…

– Скоро… караванная тропа… там мои воины… Я даже чем-нибудь награжу вас за избавление… Но если вы хоть кому-нибудь расскажете, что били плетью самого Аслан-бея?!

Начальник городской стражи поднял пылающий взгляд. Наверное, он хотел ещё как-нибудь поугрожать, дабы окончательно стереть из памяти своих спасителей воспоминания о собственном позоре, но не успел… С высоты он узрел вдали небольшой караван ослов, гружённых тюками, и из последних сил пнул лошадь пятками!

– Догоняйте меня, сонные черепахи! Клянусь, скоро мы будем есть свежий шашлык и пить холодный шербет… – Усталая кобылка припустила ленивой рысью. Брошенные посрамители шайтана печально посмотрели им вслед.

– Ускакал, скотина… – тихо выдохнул Лев.

– Зачем так ругаешься, почтеннейший, – устало поправил товарища домулло. – Ему не уйти далеко, пустыня не любит высокомерия. Это у себя в Коканде он – большой человек, а здесь… в таком виде, оборванный, без седла, без оружия, кто ему поверит? Ещё и побьют в придачу…

Оболенский кивнул, в определённых ситуациях он уже научился слушаться Ходжу. А до побитого начальника они добрели аж часа через два…

– Главное, д-даже не выслушали т-толком, – жалобно всхлипывал бывшая гроза кокандской преступности. – Сказа-али, что лошадь я украл… и отобрали! Сапоги-и сняли… и… и… одежду почти… Словно я… босяк какой, да?!

– Битие определяет сознание, – почти дословно процитировав классика марксизма, Багдадский вор помог подняться бывшему стражнику. – Хотя, конечно, кому понравится, когда на середине пути к тебе пристаёт горбоносый бомж в рванине и хамовато требует подать ему лучшего коня, горячий пирожок с повидлом и девушку для педикюра! Вежливее надо с незнакомыми людьми, караваны не ангелы сопровождают…

– Я… и не приставал! Я потре-е-бовал своё, по зако-ону…

– Оставь его, уважаемый. – Домулло подхватил Аслан-бея с другой стороны. – Разве не видишь, человек впервые столкнулся с действительностью, и она больно ударила его по лицу… Можно серьёзно разбиться, просто споткнувшись о камень на дороге, что уж говорить о том, кто упал с высоты положения?!

Больше всего на свете шайтан любит рассказывать об Аллахе…

Догмат веры

…Ночь опускалась быстро, словно чёрная паранджа на лицо неприступной красавицы. За дальними барханами вспыхнули огни, видимо, там был оазис, и караван остановился на ночлег. Ничего не оставалось, кроме как сжать зубы и тупо двигаться вперёд. Там, впереди, люди…

Значит, там вода, горячая пища, тёплое место у костра, шумные разговоры, и никто не посмеет прогнать путника посреди холодеющих песков. Того, кто повышает голос, караванщики быстро ставят на место, но тому, кто просит помощи, никогда не откажут, во имя Аллаха, Всемилостивейшего и Всемогущего!

Они дошли. И их приняли, ибо говорил Ходжа, кивал Лев, а доблестный начальник молчал в тряпочку. Им даже вернули отнятую кобылу, извинившись за то, что не сразу опознали в горделивом оборванце типичного сумасшедшего. Вот за нанесённые побои никто извиняться не стал, да, кстати, наши педагоги и не требовали, они тоже считали, что кое-кто огрёб тумаков вполне заслуженно…