В это время я и познакомилась с Феликсом. Феликс сам пришел к нашему общежитию. Он всегда искал себе «кадры» на стройках, в прачечных – короче, среди нас, лимитчиц. Одет с иголочки, красавец. И сразу ко мне. Все наши смотрят вслед: он в машину меня сажает – поехали. Ну, кино! Приводит домой – обхождение: до меня не дотрагивается. Оказывается, у него друг – мужчина. Я так удивилась. Я в этих делах ничего тогда не понимала, я ведь из провинции, от маминого цветочка. А я, дура, сначала в него влюбилась. Слава Богу, что он такой оказался!

– Мы, – говорит, – будем как брат и сестра. Я тебя с такими людьми познакомлю…

И знакомил. Это были все восточные важные люди. Они останавливались в «Пекине», в «Советской» – хорошие такие, просторные гостиницы. Я была для них студенткой: им ведь порядочных подавай… Один в Узбекистане такой пост занимал! Он мне рассказал, что у них там был детский дом для слепых. И вот эти пузатые старые дядьки туда захаживали к слепым девочкам. К маленьким слепым девочкам. Говорят, потом его расстреляли за валюту… Когда его к стенке-то ставили, небось он вспомнил про маменькин цветочек – про девочек-то слепых, мерзавец!

Потом мой «голубенький» Феликс познакомил меня с писателем Г. Точнее, с поэтом. И смех, и грех. Денег у поэта было много и выпивки хорошей. Но одна беда: напьется и заставляет меня слушать свои стихи. Обычно посреди ночи. Ты устанешь, глаза слипаются, а он тебя будит.

– Сейчас, – говорит, – гениальное прочту.

Что читал – ничего не помню. Читает и пьет, пьет и читает. А когда совсем напьется, почему-то начинал думать, что я еврейка.

– Я, – говорит, – вас, жидов, сжигать буду. Как Гитлер.

А потом вдруг испугается и наоборот орет.

– Я, – говорит, – вас, жи… то есть евреев, люблю. У меня друзья – что ни человек, то жи… то есть еврей. И вообще, – говорит, – у писателей одна половина – евреи, а другая – еврейки.

И такой слюнявый был, когда стихи читал. Плюется – ужас! И обзываться любил… Шепчет тебе какую-нибудь гадость, думает, ты возбуждаешься. Но я к тому времени многое уже повидала: хочешь жить – умей вертеться. Я с ним должна была девочку жалкую полуголодную разыгрывать. Я от него по комнате вроде убегаю, а он вроде меня насилует. Как он насиловать любил! Боже ж ты мой! Его хлебом не корми, только понасиловать дай…

Сначала он придумал пустить меня по редакциям со своими стихами:

– С твоей рожей они сразу тебя напечатать захотят. У них от сидения в редакциях постоянное возбуждение. Ты будешь действовать на них, как Вольтова дуга. Секретарем союза сделают! Первой поэтессой станешь! А потом… – Нет, – говорит, – жаль мне тебя в писатели отдавать, тебя жиды испортят, к жидам уйдешь.

И вот тогда-то он решил использовать меня поинтереснее.

– Есть ли, – говорит, – у тебя знакомые, такие же порядочные девушки?

Были у меня три знакомые лярвы.

– Как же, – говорю, – есть! Три очень порядочные бедные студентки.

Оказалось, у него были важные друзья. И эти друзья придумали скидываться: как бы платили членские взносы. А он у них был вроде как казначей. Эти взносы он должен был нам передавать, а нас передавать своим важным друзьям.

Ну, что там происходило в его квартире и что там выделывали его друзья, – рассказывать не буду. Я уже сказала: гадостей не люблю. Хотя все-таки странно – солидные люди. Ну да ладно – платили хорошо!

Но постепенно, гляжу, начинают платить поменьше. Я сначала смолчала. А он дает мне все меньше. И новых девушек требует. Я высказалась. А он мне в ответ:

– Знаешь, ты уже всем надоела. Мы разнообразия ищем. Без разнообразия нет творчества. Так что, жидовочка (он так теперь меня называл), будем расставаться.

К тому времени он на машине «Нива» стал разъезжать. И к этому названию слово «русская» приделал. Русская «Нива». Такой смешной. Друзья его важные устроили его на работу на Мосфильм – главным редактором в объединение. И вот гляжу, действительно не зовет он меня больше! Узнаю: он на Мосфильме с массовкой связался. Девица знакомая донесла, которая в массовке бегала. Поняла, что меня умыли. Но я ведь не мама, я с цветочком возиться не буду. Короче, стукнула одному парню кое-что про его девушку, которую к поэту приводила. А у мальчика кое-кто кое-где был…

Ну и пошла раскручиваться машина. Наступил мой час. Зовет меня Г., тихонький, приветливый, вместо жидовки радостью называет, деньги сует и говорит:

– Если вызовут тебя в качестве свидетеля, говори то-то…

Ну, деньги-то я взяла, потому что они мои, заработанные. И отвечаю:

– Я тебе ничего не должна, Ваня, ты «членские взносы» господские себе присваивал, так что какие показания мне давать – я уж сама решу.

Что там потом было! И разбирательство при закрытых дверях, и в Союз писателей меня вызывали, и справку он достал, что импотент, и потом другую справку от жены, что исправился и теперь только с ней, с женой, живет. Ну, я все честно на него показала при закрытых дверях, а про других его важных ребят – ни-ни. В результате мне – денежки, а Ваню из поэтов исключили, а потом он умер. Довольно скоро умер.

И в это время, когда разбирали эту историю «членских взносов», я впервые узнала кое-что про наших девушек «за бугром».

Дело было так. Обычно дома я сидела до десяти вечера, книжку хорошую читала. А потом, в «свой час», выходила «прошвырнуться»…

И в тот день было все так же. Вышла. Вскоре, ну, как обычно, – скрип тормозов. Не оборачиваюсь. Жду… И вдруг бац – женский голос. От изумления обернулась.

– Подвезти не надо?

Смотрю: красивая, лучше сказать, эффектная, чья-то жена или дочка. Ну, я уже к тому времени все про все знала. Но с этим не сталкивалась. А я девушка любопытная, мне все интересно.

– Можно.

– Ну садись. Куда тебя везти?

– Да в общем, куда хотите.

– Ну, если не возражаешь, заедем ко мне: кофе выпьем, посидим. Меня зовут Александра. Можешь звать меня Алекс.

Приехали. Шикарная квартира, но такая грязная! Если бы у меня была такая квартира… Ну, села. Она сварила кофе и вокруг моего плечика невзначай колдует. И вдруг открывается дверь – появляется чудо-юдо. Тоже, видать, лет сорок, тоже, видать, хороша, если намазать, но сейчас – страшная, темная! Посмотрела я на нее, она все поняла и говорит:

– А я себе сейчас мщу. Думаю, добью себя! И вот добила.

– Это моя подруга из Франции, – сказала Алекс, – то есть она русская, но замужем за французом.

Тогда это только начиналось. Я этих иностранцев как огня боялась. Это в конце 80-х девки стали смелые, а моя молодость прошла в эпоху грузин – они были главные кавалеры. А иностранец – для нас это шпион. С иностранцем тебя сразу заметут.

Но я любознательная. Я люблю новые условия игры. Начинаю слушать, запоминать, учиться.