Я вернулся с собакой за полотенцем и только налил Марли миску воды из фляги, привезенной с собой, как из-за дюны показался человек с обнаженным торсом, сплошь в татуировках, в укороченных синих джинсах и рабочих башмаках. На толстой цепи рядом с ним бежал мускулистый свирепый питбуль. Эти собаки известны своей агрессивностью, а в те времена к ним было приковано особое внимание жителей Южной Флориды. Их предпочитали бандиты, головорезы и хулиганы, собак часто тренировали как бойцовых. Газеты пестрели репортажами о беспричинных, причем иногда с летальным исходом, нападениях питбулей как на животных, так и на людей. Видимо, хозяин заметил мою реакцию и поспешил успокоить меня, крикнув: «Не бойтесь. Киллер не кусается. Он даже никогда не бросается на других собак». Только я выдохнул с облегчением, как он с очевидной гордостью добавил: «Но вам бы увидеть его с диким кабаном! Он может уложить его и распороть брюхо за пятнадцать секунд!»

Марли и Киллер, убийца кабанов, натянули свои поводки и закружили, яростно обнюхивая друг друга. Марли никогда в жизни не участвовал в бою, а поскольку он был гораздо крупнее большинства собак, их вызовы не пугали его. Даже когда собака пыталась навязать ему схватку, он, казалось, этого не замечал. Он внезапно принимал игровую позу: поднимал зад, вилял хвостом, глупо и довольно скалился. Но никогда прежде ему не приходилось встречаться с тренированным убийцей, охотником за дичью. Я уже представлял, как Киллер без предупреждения вцепится в горло Марли и не отпустит его. Его хозяин, напротив, был совершенно спокоен:

– Если вы не дикий кабан, он залижет вас до смерти, – сказал он.

Я рассказал ему, что здесь только что были копы и что они собираются штрафовать всех, кто не подчинится правилу обязательной привязи.

– Это абсурд! – закричал он, сплюнув в песок. – Я водил своих собак на этот пляж годами. Да зачем их привязывать на Собачьем пляже! Ерунда какая-то!

С этими словами он отстегнул тяжелую цепь, и Киллер помчался по песку в воду. Марли то вставал на задние лапы, то опускался. Он посмотрел на Киллера, затем перевел взгляд на меня. Потом снова на Киллера и снова на меня. Его лапы нервно топтались в песке, и он издал тихий, приглушенный стон. Я знаю, что бы он спросил, если бы мог говорить. Я оглянулся на границу дюны – в пределах видимости копов не было. Я посмотрел на Марли. Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста! Я буду хорошо себя вести. Я обещаю.

– Ну, давай же, – сказал хозяин Киллера, – собака не должна проводить свою жизнь на привязи.

– Конечно, какого черта! – ответил я, отстегивая поводок.

Марли бросился в воду, осыпав нас песком. Он врезался в прибой, едва подкатила огромная волна, накрывшая его с головой. Через секунду его морда снова появилась на поверхности, а стоило ему только встать на лапы, он тут же кинулся, играя, на Киллера, питбуля, убийцу кабанов, и обе собаки вновь оказались под водой. Я, задержав дыхание, спрашивал себя, не пересек ли Марли ту границу, за которой Киллер становится неконтролируемым убийцей. Но вот собаки вынырнули. Они виляли хвостами и дружелюбно скалились. Киллер прыгнул на спину Марли, а Марли на спину Киллера, челюсти их лязгали. Они бегали друг за дружкой по берегу, вздымая тучи брызг. Они прыгали, танцевали, боролись, ныряли. Не думаю, что я когда-либо видел настолько неподдельную радость.

Другие собачники последовали нашему примеру, и вскоре все собаки, общим числом около десятка, свободно бегали. Они прекрасно ладили между собой, а их хозяева соблюдали неписаные правила. Это был Собачий пляж, каким ему надлежало быть. И это была настоящая Флорида, чистая и свободная, Флорида забытых, более простых времен, неподвластная прогрессу.

Была лишь одна проблема. Время шло, а Марли продолжал глотать соленую воду. Я бегал за ним с миской пресной воды, но он был слишком возбужден, чтобы пить ее. Несколько раз я подводил его прямо к миске и тыкал носом, но он с презрением отворачивался, как будто там был уксус, и желал только одного: вернуться поскорее к своему новому лучшему другу Киллеру и другим собакам.

На отмели он остановился, чтобы хлебнуть соленой воды.

– Остановись, дурачок! – закричал я на него. – Тебя же от этого…

Это случилось, прежде чем я закончил свою мысль. Его глаза остекленели, и по горлу словно прошли судороги. Он высоко выгнул спину, несколько раз открыл и закрыл рот. Его плечи поднялись, живот подобрался. Я поторопился закончить предложение: «… стошнит».

Как только слова слетели с моих губ, Марли исполнил пророчество и совершил самое страшное преступление на Собачьем пляже. ГААААААААК!

Я бросился вытаскивать его на берег, но было уже поздно. Все уже шло наружу. ГААААААААК! На поверхности воды плавал проглоченный вчера вечером собачий корм, удивительно похожий на исходный материал. Между кусочками корма покачивались непереваренные зерна кукурузы, которые Марли стянул с детских тарелок, колпачок от бутылочки молока и изуродованная головка маленького пластмассового солдатика. Полное опорожнение заняло не больше трех секунд, и как только его желудок был опустошен, он снова выглядел весело, очевидно, полностью оправившись от недуга. Марли словно пытался сказать: «Теперь, когда я с этим разобрался, кто хочет покачаться на волнах?» Я нервно оглянулся, но, казалось, никто ничего не заметил. Остальные собачники стояли далеко от нас и были заняты своими делами. Одна мама, сидевшая поближе к нам, была увлечена возведением песочного замка вместе со своим ребенком, а несколько любителей позагорать, рассеянные по всему пляжу, спокойно лежали на спинах с закрытыми глазами. «Слава богу!» – подумал я, вступил в пятно рвоты Марли и начал непринужденно плескаться, чтобы уничтожить улики. Каковы же будут последствия? В любом случае, говорил я себе, несмотря на техническое нарушение правила № 1 Собачьего пляжа, мы не причинили никакого реального вреда. В конце концов, это всего лишь непереваренная пища, и рыбки будут нам благодарны за корм, правда? Я даже подобрал колпачок от бутылки молока и головку пластмассового солдатика, чтобы не оставлять мусора.

– Слушай, ты, – сказал я сурово, схватил Марли за ошейник и заставил посмотреть мне в глаза. – Прекрати пить соленую воду. Какая же собака не знает, что эту воду пить нельзя?

Я уже подумывал оттащить его с пляжа и уйти, но пес выглядел отлично. Нет, в его животе не могло ничего остаться. Урон был нанесен, но мы легко отделались. Я отпустил его, и он стремительно помчался к своему другу Киллеру.

Однако вот чего я не учел: если желудок Марли мог быть совершенно пустым, его кишечник пустым не был. Солнце, отражаясь в воде, слепило меня, но краем глаза я видел, как Марли резвится с другими собаками. Пока я наблюдал за ним, он внезапно вышел из игры и начал выписывать маленькие круги на мелководье. Этот маневр с кругами был мне хорошо знаком. Так он делал каждое утро в саду на заднем дворе, когда собирался освободить кишечник. Это был ритуал, словно далеко не каждое место подходило для подарка, который он собирался преподнести миру. Иногда бег по кругу продолжался минуту или больше, пока Марли не находил наиболее подходящий кусочек земли. А теперь он кружил на мелководье Собачьего пляжа, на той границе, где еще ни одна собака не осмеливалась извергнуть свои экскременты. Он уже принимал нужное положение. А в этот раз у него даже зрители были. Хозяин Киллера и еще несколько собачников стояли всего в нескольких метрах от него. Мама с дочкой отвернулись от своего замка и смотрели на море. К нам приближалась пара, которая гуляла по кромке воды, держась за руки.