Мама пожала плечами и свернула хлыст.

– Будет лучше, если я продолжу спокойно работать. В противном случае вы будете напоминать хищникам павиана не только голосом, но и расцветкой задницы.

Это был вызов. Краузе побледнела и перестала захлебываться картонным смехом.

– Дайте хлыст, я накажу выскочку!

– Так же, как вы воспитываете подчиненных мужа? Уверена, вам это дается легче, нежели работа с настоящими хищниками.

Мама отправила животных в узкий зарешеченный проход и опустила заслонку.

– Теперь вам ничего не мешает? Тогда поспешите. Эй, кто-нибудь, принесите шамбарьеры!

Свидетели ссоры поняли, что сейчас произойдет любопытное. Весть разлетелась по цирку, зал наполнился зеваками из обеих трупп. Папы среди присутствующих не было, и я со всех ног бросилась его искать. Мы вернулись, когда поединок был в разгаре.

Слой свежих опилок на арене был застелен прочной алой тканью. Обе дрессировщицы босиком кружили по покрытию – сдерживали друг друга на безопасном расстоянии. Окружающие с нескрываемым восхищением смотрели на них, двух настоящих профессионалок, зловеще спокойных и уверенных. Длинная блондинка Краузе и невысокая смуглая мама, обе в кожаных жилетах, коротких узких брюках со шнуровкой ниже колена, с длинными бичами-шамбарьерами – серьезным оружием для тех, кто умеет ими владеть…

Я просила папу прекратить это, но он обнял меня и успокаивающе подмигнул – мол, наши не дадут себя в обиду.

Я едва не пропустила момент, когда две черные змеи одновременно взвились в воздух. Краузе успела чуть раньше. Мама упала на бок, ее левую щеку пересекла красная полоса.

Отцу пришлось удерживать меня силой.

Пока мама поднималась, Краузе ловко отбарабанила чечетку, вызвав овацию и восторженные крики. Она отвлеклась, и всё мгновенно изменилось. Раздался короткий свист, бичи сплелись концами, и в воздухе мелькнула уже одна змея, единственная, но ставшая вдвое длиннее. Теперь в руках у мамы оказалось оружие противника, и она с молчаливой яростью стала надвигаться на Краузе. Та сначала пятилась, но потом, когда у самых ее ушей одновременно запели две хлесткие струны, бросилась бежать по кругу. Мама стояла в центре арены и щелкала концами хлыстов в опасной близости от ног соперницы.

– Алле! – и новый звонкий хлопок.

Под улюлюканье зевак Краузе начала подпрыгивать. Мама не стала долго наслаждаться бессилием противницы и кинула ей бич.

– Если желаете, можем продолжить.

Краузе поймала шамбарьер на лету, и через мгновение он оплелся вокруг маминой талии. Тут же встречная черная молния захлестнула шею примы. Насмешница, задыхаясь, рухнула на колени. Мама коротко дернула бич, и Краузе упала лицом вниз.

– Это первый и последний урок. Вывод сделаете сами.

Раздался гром аплодисментов. Лицо примы стало пунцовым. Она неловко поднялась и начала распутывать свою удавку. Мама ловко перемахнула через ограду и подошла к нам.

– Женщина должна уметь защищаться, – сказала она мне, а потом обратилась к отцу: – Мы не вечны. Следует подумать о Селене. Поговорим об этом после воскресного выступления.

Что она имела в виду, я так никогда и не узнала.

В воскресенье мы украсили наш цирк множеством цветов и радужных флагов. Зал был переполнен, многие сидели в проходах. И мы, и зрители с волнением ждали выступления. Играла прекрасная музыка – оркестр герра Краузе был гораздо лучше нашего.

Но праздник обходил меня стороной. Я не могла забыть предательский поцелуй в темной реквизиторской. Даже не грело воспоминание о маминой победе.

Отец тоже был мрачен. Перед самым выходом на арену он вдруг оживился и сказал мне, что сегодня обязательно победит. А свою победу посвятит маме. Он успешно сразился с двумя силачами труппы Краузе и каким-то любителем борьбы из зала. Покинув манеж, блестящий от пота и счастливый, папа шепнул, что помирится с мамой и у нас всё будет хорошо. Я поверила ему сразу, обняла и расцеловала.

Следующий номер был моим. Я жаворонком летала под куполом, порой не без гордости замечая завистливые взгляды воздушных гимнасток, наших и немецких. После выступления арену усеяли букеты цветов, что было редкостью в цирковой жизни.

Теперь праздник поселился и в моей душе. Я даже подсмотрела из-за занавеса совместное выступление нашего иллюзиониста Ганке и его коллеги из немецкой труппы.

Свой выход они построили на соперничестве. Один должен был показывать какой-нибудь из своих коронных номеров, а другому предстояло разгадать секрет и тут же повторить фокус, пользуясь реквизитом соперника. Эта дуэль оказалась не менее захватывающей, чем состязание борцов. Ганке разгадал четыре фокуса, немец три. Оба разошлись очень довольные друг другом, и вслед им неслись неистовые аплодисменты.

Ко мне подошел папа и попросил позволения выбрать кое-какие из подаренных мне цветов. Ко второму отделению, звездному часу укротителей, он принес потрясающе красивый, искусно подобранный букет. Мне захотелось смеяться от счастья. За такой подарок на месте мамы я бы, наверное, простила всё и сразу! Рана моей семьи начинала затягиваться.

Если по справедливости, мадам Краузе была великолепна. Ее черный фрак с серебристыми эполетами выгодно подчеркивал фигуру; на голове красовался высокий цилиндр, лицо сверкало от блесток, над напомаженными губами были нарисованы тонкие усики. Рукоять хлыста в локоть длиной украшали золотые насечки. Звери слушались приму безропотно, разве что не маршировали строем. Не могу припомнить, чтобы за время выступления кто-нибудь из хищников подал голос или выказал раздражение. Когда ее звери исполняли гвоздь программы – прыжок через семь огненных колец – я искренне пожалела ее воспитанников. Они прыгали поочередно, с жуткой обреченностью в глазах. Появись перед ними Краузе голой и без хлыста, ни одному из них не пришло бы в голову, что перед ними не вожак, а кусок мяса. Прима то и дело обводила зверей немигающим взглядом, в котором читалось: ну, кто смелый!

Честно говоря, я даже позавидовала тигру, которому Краузе сунула в пасть свою лакированную прическу. Целых пять секунд у него была такая великолепная возможность!..

Наконец оркестр взорвался каким-то известным немецким маршем. Зрители вскочили с мест и ритмично забарабанили по спинкам кресел. Под эту дробь прима сделала книксен, спокойно повернулась к хищникам спиной и прошлась вдоль решетки, рассылая направо и налево воздушные поцелуи. Толпа заорала, к ограде бросились поклонники.

Тем временем звери сами спрыгнули с ярко раскрашенных тумб и побрели в свой зарешеченный проход, который заканчивался за занавесом большой общей клеткой на колесах. В эту повозку была впряжена четверка привыкших ко всему крепких лошадей. Немецкие униформисты тут же взяли их под уздцы и отвели к задним воротам нашего цирка.

Через четверть часа, когда пышный реквизит Краузе убрали с арены, объявили выход мамы. Наш цирк не из богатых и знаменитых. О тумбах и блестящих стальных каруселях приходилось только мечтать. Но маму это не смущало.