Закария и ему подобные пробуют примирить свою остаточную веру в универсальность либерализма с окружающей реальностью. Есть, однако, и те, кто вполне допускает равноправное соперничество «оси демократий» и «оси автократий». В частности, об этом жестко пишет «неоконсервативный» политолог и публицист Роберт Кейган. По его мнению, укрепившиеся автократии России и Китая открыто и последовательно противопоставляют себя «свободному миру», и торжество последнего отнюдь не предопределено, ему придется бороться.[291]

Любопытно, что Кейган, берясь описывать мировоззрение российских и китайских лидеров, рассуждает об их особом подходе к демократии как к «implementation of popular will», то есть «внедрению воли народонаселения». («Этот режим демократичен потому, что правительство консультируется и прислушивается к […] народу, понимает, что ему и необходимо и чего он хочет, а затем старается обеспечить его нужды»[292].) Кейган подает это как «ересь», не затрудняя себя подбором аргументов. Но важно здесь другое: обличая «автократов» за недемократизм, он фактически проговаривается о том, что они просто-напросто иначе понимают демократию.

Бесспорно, западные государства были пионерами на демократическом («современно-демократическом») пути. Также бесспорно, что их экономическая, культурная и военная мощь на определенном этапе сделала либеральную демократию привлекательным образцом, позволила пропагандировать, продвигать и насаждать ее в планетарном масштабе. Однако у Запада нет, не было и не может быть ни монополии на демократию, ни монополии на интерпретацию демократии.

Западная либеральная демократия – всего лишь один из видов современной демократии. А американская, германская и какая-нибудь норвежская демократические модели, в свою очередь, заметно различаются между собой.

Есть демократические режимы, скопированные с тех или иных западных либеральных моделей добровольно или «под диктовку». В последние десятилетия заметное место среди них заняли восточноевропейские «молодые демократии».

Есть демократические режимы, сочетающие нелиберальные элементы оригинального политического творчества, основанного на национальной политической культуре, и элементы, добровольно заимствованные у либеральных демократий. Такие режимы сложились в индии, Малайзии, Казахстане, Белоруссии. Такова и российская суверенная демократия.

Есть относительно оригинальные нелиберальные демократические режимы – китайский[293], Иранский, ливийский[294]и пр. Их демократичность объективна и нисколько не зависит от чьего-либо «признания» или «непризнания». Запад может «утешить» заимствование ими самой идеи современной демократии (только не в либеральном изводе, а в левом) и отдельных институтов и практик.

Лишь одна показательная параллель. В государствах Запада старательно маргинализируются и довольно жестко отсекаются от системной политики все опасные и потенциально опасные радикалы – постнацисты, ультралевые, ультразеленые, исламисты. Это совершенно разумная мера самозащиты тамошних властей, не колеблющая демократических основ, наоборот. А в тех же Китае и Иране власти защищаются от ратующих за революционные реформы либералов-западников, то есть столь же опасных – по тамошним меркам – радикалов, угрожающих устоям «демократической диктатуры народа» или «религиозного народовластия». Обсуждать методы и формы самозащиты с точки зрения их допустимости или недопустимости можно сколько угодно. Но здесь есть предмет для дискуссии лишь моральной и этической, никак не политической. С политической точки зрения никакой разницы нет. Нельзя отказывать китайскому или Иранскому режиму в демократичности на том основании, что либералов-западников там не допускают до выборов и всячески прижимают. В Европе и США гитлеропоклонникам тоже приходится тяжело.

3.5.2. Переход к либеральной демократии («либерал-демократизации») до сих пор часто объявляется непременным условием, предпосылкой: 1) устойчивого экономического развития; 2) выстраивания крепкого эффективного правопорядка; 3) установления политической стабильности. Примеров приводится множество, начиная от послевоенных Германии и Японии (оккупированных, ставших «чистыми досками») и кончая постсоветскими Латвией, Литвой и Эстонией. Также называются примеры успешного транзита от недемократии, гегемонии к либеральной демократии через либеральную гегемонию (либеральную автократию по Закарии) – упоминавшиеся Чили и Тайвань, Южная Корея, Турция и т. д. Дескать, да, иногда либерализм был и бывает «с кулаками», но это сугубо временное исключение, уместное при преодолении отсталости как социально-экономической, так и культурно-политической. Однако противоположных примеров ведь тоже достаточно. Для начала достаточно назвать Китай и Иран. Можно считать существующие там режимы «дискуссионно-демократическими», можно не считать, однако нельзя отрицать, что у них (особенно у Китая) развитые современные экономики и правопорядки и политическая стабильность поддерживается на весьма высоком уровне. Позволительно предъявлять претензии к их правопорядкам – по поводу специфического отношения к правам человека. Но зато в части борьбы с преступностью тамошние власти обычно демонстрируют куда большую эффективность, чем правительства многих либеральных государств. В процветающем Сингапуре, этой подлинной «стране будущего», функционирует специфическая демократия, генетически близкая к либеральной, но никак в ее рамки не вписывающаяся[295], и т. д.