— Послушай, Лиз, у него кристальная репутация, пойми. Великолепный учитель, никаких жалоб на него нет. Вел себя открыто, честно и прямо и гораздо откровеннее, чем вел бы себя я на его месте.

— Мы сделали ошибку. Сейчас Ференбах сидит за компьютером и уничтожает все следы своей переписки с этим парнем.

— Нам она не нужна. Она есть в компьютере у Тодда. Проверим его алиби и установим за ним наблюдение. Только все это ни к чему нас не приведет.

Портье в «Береге» не вспомнил Тодда Карри по фотографии. Кроме того, подросток не записывался в книге постояльцев.

— Видишь? — сказала Делорм. — Ференбах лгал.

— Я и не ожидал увидеть тут подпись нашего парня. Феллоуз из Кризисного центра мне сообщил, что двадцатого декабря Тодд Карри зарегистрировался у него. Тодд где-то тусовался, услышал про Кризисный центр и решил остаться там на ночь, чтобы сэкономить деньги, полученные от Ференбаха. И где-то на пути между Кризисным центром и домом на Мэйн-Вест он встречает убийцу.

У Делорм было не так уж много близких друзей в полиции. Работа в отделе спецрасследований развитию товарищеских чувств не способствует, к тому же Делорм была не из тех, кто постоянно мозолит всем глаза и втирается в компании. Она предпочитала дружить с бывшими одноклассницами, но и тут дела обстояли не слишком удачно. Кое-кто уехал учиться в колледж и вернулся, выйдя замуж или заметно изменившись, причем чаще всего происходило и то и другое. Были и такие, кто в колледж не уезжал и чьи горизонты простирались не дальше школьного дружка и ребенка, рожденного в восемнадцать лет.

У большинства теперь были дети, а значит, Делорм не могла разделять их главные жизненные интересы. Даже когда ей доводилось увидеться со старыми подругами, она чувствовала по их глазам, что они замечают в ней перемену. Постоянная работа бок о бок с мужчинами, да еще с полицейскими, сделала ее жестче, осмотрительнее и почему-то (она не могла толком это объяснить) менее терпеливой при общении с женщинами.

В итоге получалось, что она много времени проводила в одиночестве, поэтому, в отличие практически от всех коллег, всегда побаивалась окончания рабочего дня. Так что когда Кардинал неожиданно предложил (посреди марафонского составления дополнительных отчетов) отправиться к нему домой на вечерний мозговой штурм, в сердце у нее, словно ласточки вокруг амбара, закружились смешанные чувства. «Не волнуйся, — заверил ее Кардинал, прежде чем она успела ответить. — Я не буду тебя мучить своей стряпней. Можем заказать пиццу».

Делорм в замешательстве сказала «не знаю». К концу дня она порядочно вымоталась, и вряд ли ее мозги были способны так уж помочь штурму.

— Ференбаха мы ведь отработали? Пока больше двигаться некуда.

— Я знаю. Просто… — Кардинал посмотрел на нее, слегка нахмурившись. — Если бы я собирался к тебе подкатиться, я б не стал этого делать дома.

И вот они, каждый на своей машине, подъехали к холодному коттеджу Кардинала на Мадонна-роуд. И он развел огонь в дровяной печи. Делорм тронуло его дружеское расположение. Он показал ей кое-какие свои столярные поделки на кухне, затем — огромный пейзаж, нарисованный его дочерью в двенадцать лет: вид Форельного озера с базой Североамериканского командования ПВО на заднем плане.

— Художественные способности у нее от матери. Кэтрин — фотограф, — сказал он, показывая на выдержанный в коричневатых тонах снимок одинокой гребной шлюпки на неизвестном берегу.

— Наверное, ты по ним скучаешь, — предположила Делорм и тут же об этом пожалела. Но Кардинал лишь пожал плечами и взял телефон, чтобы заказать пиццу.

К тому времени, как ее привезли, они уже начали извергать идеи. Основное правило мозгового штурма: нельзя смеяться, что бы ни предложили другие, нельзя никого расхолаживать. Вот почему лучше делать это не в отделе: они могли высказывать самые дикие гипотезы и при этом не чувствовать себя особенно глупо.

Они только начали разогреваться, когда зазвонил телефон. Кардинал подошел, и первыми его словами было: «Черт. Буду через десять минут». Он кинул трубку на диван и стал натягивать куртку, охлопывая карманы в поисках ключей.

— Что? Что случилось?

— Забыл — у нас в шесть пресс-конференция. Кендалл ее специально созвал, чтобы Грейс Лего совсем слюной не изошла. Извини. Обычная сделка: мы им сообщаем то, что не очень-то хотим выдавать, а они за это не выносят на публику то, что нам не очень-то желательно. Таков общий принцип.

— Чей принцип?

— Дайсона. Но я его поддерживаю.

— Тогда я пойду.

— Нет, нет. Пожалуйста, останься. А то пицца остынет. Я за час обернусь.

Делорм возражала, Кардинал настаивал, и в конце концов она осталась вяло ковырять пиццу в тишине, внезапно наставшей после его ухода. Это казалось таким… таким нарочитым. Пригласил ее сюда. Якобы забыл о встрече с прессой. А тут еще и пицца. Словно он хотел, чтобы хотя бы на час дом оказался в ее распоряжении: не стесняйся, смотри во все глаза — мне скрывать нечего.

Может быть, таким образом Кардинал хотел избавить ее (или Дайсона, или управление) от хлопот по оформлению ордера на обыск? Или это был упреждающий шаг, рассчитанный на то, чтобы ее озадачить? Будь он виновен, он бы ни за что не предоставил ей свободу действий в доме. Но тут могла быть та же история, что и с его рабочим столом: виновный специально оставляет все нараспашку, — пусть думают, что он чист.

Делорм вытерла с пальцев жир от пиццы и набрала номер Дайсона. Не выдумал ли Кардинал эту пресс-конференцию? Вовсе нет, уверил ее Дайсон. Наш главный дико серьезно к ней относится, и Кардиналу надо бы поскорее явиться, «тут сюит»[24](от его французского Делорм передернуло), а то Дайсон еще до конца недели сошлет его выписывать парковочные квитанции.

— Он выехал.

— Откуда ты знаешь? Ты что, у него? Что ты делаешь у него дома?

— Вынашиваю его ребенка. Но не беспокойся, я не утратила объективности.

— Ха-ха. Значит, у тебя есть возможность заняться тем, о чем мы говорили.

— Я только не могу понять, почему он сам нам это позволил, разве что он невиновен.

— Очень мило с его стороны.

Делорм встала, стряхивая крошки с колен. Над камином висела черно-белая фотография, на которой Кардинал был одет в старую рабочую рубаху и джинсы и строгал доску, наклонившись над ней как бильярдист. С трехдневной щетиной и с опилками в волосах он выглядел довольно сексуально для полицейского. Ну, сексуальный он там или нет, но сначала он оставляет незапертым ящик стола, а теперь вот оставил на нее дом. Насколько Делорм могла судить, это было своего рода приглашение.

В полицейском управлении Алгонкин-Бей не существовало правил проведения негласных обысков по очень простой причине — никому не приходило в голову, что сотрудники будут этим заниматься. При сборе улик Делорм никогда не полагалась на полулегальные методы, и сейчас ей не хотелось делать исключение. Такой осмотр имеет смысл лишь в качестве рекогносцировки, при которой определяется, что смогут обнаружить те, кто придет вслед за тобой (с оружием и ордером). В Эйлмере, в Полицейской академии Онтарио, слушателям о подобных обысках говорят одно: это противозаконно, а полученные с их помощью доказательства судом не рассматриваются. Всему, что Делорм знала об этом малопочтенном ремесле, ей пришлось научиться самой.