— Откуда вы знаете язык шайенов?

— Я свой человек в их компании, — заявил Харви. — Милейшие люди эти шайены, открытые, простодушные. Мы со Стивом каждое воскресенье проводим с ними. Так что я могу не только спеть для вас, но и сплясать или показать их детские игры. Хотите?

— Мне нужен человек, который проведет караван через земли шайенов, — сказал Штерн. — Пять долларов в день. Вас это устроит?

Харви засопел от возбуждения, переводя взгляд со Штерна на Гончара.

— Мне надо посоветоваться… Стиви, что скажешь?

— Решай сам.

— А что за караван? Вы, случайно, не динамит везете? А еще я что-то слышал о тайных поставках оружия мормонам…

— Научный караван. Экспедиция Смитсоновского института.

— Наука бывает разная… — Харви сбил шляпу на переносицу и поскреб свою курчавую макушку. — Пять долларов не такие большие деньги, чтобы рисковать своей шкурой. Шайены коварны и кровожадны. В горах каждый день лавины. Надо подумать…

Штерн пожал плечами и повернулся к Гончару, но тот поднял ладонь и предупредил:

— Вам лучше помолчать сейчас, джентльмены.

Он прервал их, потому что девицы уже убежали со сцены и у пианино снова появилась Жюли Нимур. Бесхитростный рассказ Джильды о встрече с Герцогом был прослушан Гончаром десятки раз, но он был готов внимать ангельскому голосу снова и снова. Его губы беззвучно шевелились, повторяя вслед за певицей: "В храм я вошла смиренно… Богу принесть моленье… И вдруг предстал мне юноша… Как чудное виденье… " Краем глаза он все же следил за своими соседями. Но волшебная сила искусства подействовала и на зануду Штерна. Он застыл, прикрыв глаза и слегка кивая головой в такт мелодии.

Арией Джильды заканчивалась музыкальная программа вечера, и Степан встал из-за стола, не дожидаясь, когда утихнут аплодисменты и восторженный свист.

— Значит, вы ученый? Это меняет дело. Если вам нужен хороший проводник по Черным холмам, я могу познакомить вас с Уоллесом, — сказал он.

— Билл Уоллес? Слышал о нем. Так он жив?

— Считается, что да. Но обычно он мертвецки пьян.

Билл Уоллес считался самым старым и самым везучим из проводников. Он появился в горах сразу после окончания войны и упорно отказывался срезать сержантские шевроны конфедерата со своего бурого сюртука. Но никто не задирал его из-за этого, хотя он, возможно, и хотел подраться, чтобы лишний раз пролить кровь за идеалы разгромленного Юга. Его дважды накрывала лавина, и оба раза он отделывался синяками. Однажды молния убила под ним лошадь. А из последнего похода он вернулся с тремя индейскими стрелами — они пробили его ветхий плащ с трех разных сторон, но даже не поцарапали кожу. Наверно, его спасло то, что он был тощий, как сгоревшая спичка.

Жил Уоллес в собственном доме, который кочевал за ним по всему Западу. Когда-то, еще до войны, он сколотил дом в Канзасе. Потом разобрал и перевез в Небраску. Дом перенес еще несколько операций по сборке и разборке, неизбежно теряя "лишние" детали. Сейчас, когда Уоллес снова собрал его в Эшфорде, не хватало наличников на окнах, и входная дверь упорно отказывалась закрываться. Впрочем, из дома все равно нечего было красть. Все более-менее ценное старик всегда носил при себе, и ему незачем было запирать дом, отправляясь в очередной поход.

В окне светился огонек керосиновой лампы, и с улицы было видно, что Уоллес сидит за столом, скрестив руки на груди, и неподвижно смотрит в стенку перед собой.

— Вы говорили, что он мертвецки пьян, — заметил Штерн, заглянув в окно.

— Он мертвецки трезв, — сказал Степан Гончар. — Но это еще хуже.

Одних по пьянке тянет подраться, другие любят поваляться в грязи. Старый Уоллес, наверно, был самым безобидным пьянчугой Эшфорда. Он пил молча и сосредоточенно, пока не терял сознание. Придя в себя, он выглядел совершено трезвым, и только неподвижный взгляд остекленевших глаз выдавал его. В такие минуты он был способен говорить и перемещаться, но делал это с единственной целью — раздобыть выпивку. Как только Уоллесу удавалось дорваться до бутылки, он молча и сосредоточенно опустошал ее — и снова валился с ног. Это продолжалось до тех пор, пока у него не появлялась работа. Получив заказ, Билл Уоллес просил сутки на размышление, седлал старую клячу и уезжал в горы, к ледяному ручью. Назавтра он был готов вести любой караван в любом направлении.

Но сегодня старый Уоллес, похоже, еще не имел никаких заказов.

Дверь сама приоткрылась, как только Гончар шагнул на скрипучее крыльцо.

— Не спится, Билл?

— Опять у меня в башке часики сломались, — пожаловался Уоллес, потягиваясь и зевая. — Целыми днями сплю как убитый, а только стемнеет — не могу глаз сомкнуть. Выпьешь чего-нибудь?

— А что есть?

— Ничего. Я думал, ты с собой принес.

Штерн вышел из-за спины Степана и протянул серебряную фляжку:

— У меня есть немного бренди. Угощайтесь.

Это был опрометчивый поступок, но Гончар не успел бы его предотвратить, даже если бы захотел.

— Сразу видно делового человека, — одобрительно кивнул Уоллес и приложился к фляжке. — Спасибо, мистер.

— У меня есть деловое предложение для вас.

— Думаю, оно мне подойдет. — Старик вытер губы рукавом. — Я согласен. Зайдите ко мне завтра вечером.

— Но… — Штерн успел подхватить его под локоть и усадить на стул.

— Согласен, — твердо повторил Уоллес с закрытыми глазами и с громким стуком уронил голову на стол.

Напрасно растерянный Штерн тряс его за плечо и щипал бесчувственное ухо. Билл Уоллес безмятежно посапывал, навалившись грудью на стол и сложив кулаки под щекой.

— Вы сами виноваты, — заметил Степан. — Не надо было давать ему спиртное. Теперь придется ждать часа три-четыре.

— Ничего, я подожду. Он дал согласие, и я не позволю ему передумать.

Штерн уселся на узкую кровать, покрытую одеялом неопределенного цвета. Он поерзал немного, проверяя ее прочность, а потом непринужденно разлегся.

— Замечательно, — проговорил он. — В таких великолепных условиях можно ждать до самого утра. Правда, я рассчитывал переночевать в гостинице, но здесь ничем не хуже. Во всяком случае, здесь спокойнее, чем в лагере. Мы стоим у озера, а там целые тучи комаров. Интересно, сколько выпивки потребляет наш проводник за сутки? Я имею в виду такое потребление, при котором он сохраняет ориентацию. Надо будет рассчитать его рацион, чтобы он не завел нас в Канаду.

— Не беспокойтесь. Он пьет только дома.

— Замечательно! Профессор Фарбер не доверяет ни трезвенникам, ни пьяницам.

— Профессор Фарбер?

Степан хотел было засыпать этого зануду вопросами о Фарбере. Как он, где он, чем сейчас занимается? Чем закончилась его работа над "золотыми" бобрами? Что с дочкой? За все эти годы он не получил от профессора ни одной весточки. Понятно, что здесь не принято переписываться. В конце концов, чужие люди. Правда, Степан поначалу думал, что не такие уж и чужие… Но профессор, судя по всему, полагал иначе. Да он, видать, и позабыл давно какого-то там Стивена Питерса…