Ольга опустилась в кресло, где раньше во время игры сидел ее сын, и закрыла лицо ладонями.

Николай присел рядом:

— Что с тобой, Оля? Ну, что ты молчишь?

Женщина опустила руки на колени, подняла голову:

— Господи! Дай мне силы пережить все это!

— Что ЭТО? Оля! О чем ты?

Ольга взглянула на Николая. В глазах ее блеснули слезы.

— Коля! Милый, любимый! Прости меня, ради всего святого, прости!

Есипов опустился перед женщиной:

— За что я должен простить тебя?

— За все! Боже, как мне тяжело. Лучше бы я умерла.

Николай взял ее ладонь в свои руки:

— Успокойся! Приди в себя! Хочешь воды? А может, вина?

— Да какого вина, Коля? Я… я… нет, не могу!

— Что не можешь, Оля?

Женщина закрыла глаза, откинулась на спинку кресла и сказала вдруг, как выстрелила. Выстрелила прямо Есипову в сердце:

— Я не могу оставить Германа!

Николая словно током пробило.

— Что ты сказала?

— Я не смогу оставить Шевцова!

— Не сможешь??? А как же?.. как же наша любовь? Наше счастье? Как же все то, что говорила мне?

Огромным усилием воли женщина взяла себя в руки. Кто бы знал, каких усилий ей это стоило. Она заговорила немного подрагивающим голосом, устремив взгляд на черный квадрат приоткрытого окна:

— Выслушай меня, Коля! Я люблю тебя и хотела бы быть твоей! Но… Герман смертельно болен. У него рак легких. Ему некуда идти, и за ним некому ухаживать. У него не осталось ни родных, ни близких, только я. Как я могу оставить его в таком положении? Ну как, Коля?

Внутри Есипова что-то оборвалось, отдавшись тупой болью в сердце. Он медленно поднялся, вышел на кухню. Слегка дрожащими пальцами достал из пачки сигарету. Прикурил. Все, что еще утром являлось его счастьем, рухнуло в один момент. Он услышал, как следом вошла Ольга, но не обернулся. Его вдруг обуяла ярость. Сейчас он хотел, чтобы женщина ушла. Но Ольга не уходила. И Николай не сдержался. Швырнув окурок в раковину и резко развернувшись, он сжал плечи женщины, процедив сквозь зубы:

— Значит, Герман болен, говоришь? Рак у него? Так вот какие бумажки он тебе предъявлял! Он одинок и беспомощен. И ты пожалела его! Как же, ты же жалостливая и он твой законный муж!

Николай уже не контролировал себя.

— А кто пожалеет тех, кого твой Герман посадил на иглу? Тех, кого он обрек на медленную и мучительную смерть? Его не в тюрьму надо было сажать, а к стенке ставить! А ты ради этого мерзавца готова пожертвовать всем. Пожертвовать сыном, мной.

Резкая боль пронзила тело майора, оборвав речь. Цепкие клещи сдавили грудь, нечем стало дышать, стены кухни поплыли, пол наклонился. Николай пошатнулся и, наверное, упал бы, если бы не ухватился за стол. Ольга бросилась к нему:

— Коля, Коленька, что с тобой? Коленька! Сейчас, сейчас, господи, что ж я наделала? Давай, присядь на стул.

Женщина опустила ставшее грузным тело майора на стул, крикнув в комнату:

— Валера! Валера! Скорей сюда!

Мальчик вбежал на кухню, увидел побелевшее лицо Есипова, сам побледнел:

— Мама! Что с ним?

В голосе паренька пробивалась дрожь. Он испугался. Ольга, расстегнув пуговицы на рубашке Николая, крикнула за спину:

— Валерка, быстрей к Соболевым. Скажи, с дядей Колей плохо! Пусть бегут сюда. И аптечку, аптечку захватят!

Последние слова матери мальчик услышал уже на улице. Женщина же, причитая, нагнулась к груди. Сердце билось слабо, неровно, но билось.

— Коленька, милый, давай на пол опустимся. Тебе лечь надо.

Тут на кухню ворвались Соболев с женой. Марина, по образованию медсестра, отстранила Ольгу, нагнувшись над Николаем. Валера прижался к подолу матери, которая, отвернувшись, заплакала. Соболев непонимающе смотрел на все происходящее. Затем взял Ольгу за плечо:

— Что тут произошло, Оля?

Женщина уткнулась в грудь участкового:

— Это я, Вова… я во всем виновата! Если с Колей, если…

Марина прервала ее причитания резким окриком:

— А ну хорош тискать моего мужа! Давай аптечку! И тонометр!

Владимир предложил:

— Может, «Скорую» вызвать? Так я мигом!

— Аптечку с тонометром!

Ольга увидела пакет, принесенный Соболевыми, протянула его Марине. Та обернулась к мужу:

— Помоги рубашку снять! И уведи мальчика в комнату, здесь ему делать нечего, как и тебе тоже. Смотрите телевизор!

Владимир возмутился:

— Какой телевизор? Тут друг того…

— Чего того? Придет в себя твой друг! Делай, что говорят!

Соболев взял за руку Валеру:

— Пойдем отсюда! Не будем мешать!

На кухне остались Николай и Марина с Ольгой. Марина, измерив давление и послушав сердце, повернулась к подруге:

— Что здесь произошло?

— Марин, не спрашивай ни о чем! Скажи лучше, что с Колей?

— Нервный срыв, усиленный какой-то болезнью. Сейчас сделаем укольчик, дадим нашатыря понюхать, оклемается наш майор!

Она достала из аптечки одноразовый шприц и какую-то ампулу. Сделала укол. Затем поднесла к носу Есипова тампон, смоченный нашатырным спиртом. Есипов дернул головой, открыл глаза. Ему стало значительно легче. И грудь больше не сжимал стальной обруч. Покачнулся. Тряхнул головой.

Марина тут же среагировала:

— Ты головой-то не тряси! Сядь лучше!

Есипов подчинился:

— Вот черт! И надо же такому случиться? Грохнулся, как обморочная девица!

Потянулся за сигаретой. Соболева попыталась убрать пачку, но Николай, уже придя в себя, перехватил ее руку:

— Оставь, Марин!

— Ну, смотри! Не надо бы тебе курить!

— Мне много чего не надо. И жить тоже. Так что не мешай. За помощь спасибо. А на грубость не обращай внимания. Я не со зла.

Николай закурил. Тут же закашлял, но сигарету не бросил, пересилил кашель, словно делая это назло. Марина, убрав медицинские инструменты, тоже присела, напротив Есипова. Спросила:

— А теперь скажите, что меж вас произошло?

Ответил Николай:

— Ничего особенного, Марин. Просто мы с Олей решили расстаться.

У Марины широко раскрылись глаза. Вот уж чего она не ожидала услышать.

— Что? Расстаться?

Она посмотрела на Николая, словно определяя, шутит он или нет, затем перевела взгляд на подругу: