— Что вы предпримете, когда приедет Ламевиль? — спросила Камилла.

— Очень просто: я тотчас повешу его.

— А сами останетесь в крепости?

— Разумеется. Совершенно бессмысленно бросать в гущу сражения, состоящую из тридцати тысяч человек, триста всадников, которые у меня остались. К тому же я не желаю попадать в ловушку, расставленную Немуром.

— Что же вы будете делать?

— Сидеть и ждать, когда мое войско значительно увеличится за счет протестантов южных областей. Мне нужна конница, без нее я — ничто.

— А вы уверены, что они прибудут?

— Они уже в пути.

— Что ж, в таком случае, принц, мне здесь больше делать нечего. Свою миссию я выполнила и теперь меня ждет только одно — дорога в Этамп. — И Камилла поднялась с кресла. Но Конде с улыбкой преградил ей путь.

— Мадам, я оказался бы последним негодяем, если бы позволил вам уехать на ночь глядя. Вы поедете утром. Это решено, если только вы не пожелаете остаться здесь, чтобы скрасить мое одиночество.

Камилла рассмеялась:

— А вы сами хотите, чтобы я осталась?

— Баронесса, это мое самое заветное желание. Вы спасаете мне жизнь, и сейчас любой ваш каприз для меня — закон. Приказывайте, я — ваш должник, но долго оставаться в долгу не люблю, вы можете спросить об этом у Лесдигьера.

— Кстати, ваше высочество, если вам вдруг случится встретить его, будьте добры, передайте моему супругу, чтобы он искал меня в замке герцогини Анны Д'Этамп.

— Вы все-таки возвращаетесь?

— Я дала герцогине слово.

— Я сделаю все, что вы пожелаете. Теперь говорите, чего вы хотите сейчас?

— Только одного. Поужинать.

Конде трижды хлопнул в ладоши. В дверях тотчас появился дворянин.

— Де Куршак, сходи на кухню, пусть нам с баронессой приготовят ужин, пусть это будет самый лучший ужин в моей жизни, ты меня слышишь?

— Да, монсиньор.

— Позови сюда повара. Госпожа баронесса сама закажет блюда.

Дворянин поклонился и ушел.

Конде секунду-другую постоял в раздумии, глядя ему вслед, потом медленно, не поворачивая головы и внезапно нахмурясь, проговорил про себя:

— Кажется, этот ужин будет для меня последним.

— Последним?! — воскликнула Камилла, услышавшая все же эти слова, в безотчетном порыве схватив принца за руку.

Он вздрогнул, повернул к ней красивое лицо, улыбнулся обворожительно, поцеловав ей руку, ответил:

— С вами, мадам… с вами.

Ночью гугеноты рассредоточились вдоль левого берега Шаранты, и адмирал, едва узнав о переходе армии католиков через реку, спешно начал восстанавливать боевой порядок и сгруппировывать полки ближе к мосту, через который переправился противник. Однако гугеноты замешкались. Одни считали приказ адмирала ошибочным и предпочитали оставаться на прежних, более удобных, позициях, другие обвиняли адмирала и начальников в головотяпстве за то, что те пропустили неприятеля через реку. Третьи вообще ничего не понимали, растерянно глядя друг на друга, не зная, чьи приказы выполнять: адмирала или своих начальников, которые размышляли, правилен ли приказ Колиньи и не лучше ли сделать так, как им казалось удобнее.

Пока продолжались эти волнения, момент был упущен, и войско католиков всей своей лавиной стремительно обрушилось на гугенотов, тесня их в обе стороны по берегам реки и продвигаясь в глубь территории. Но вскоре многие отряды успели сойтись и поставили плотный заслон на пути движения неприятеля. Здесь и началось основное сражение, а те немногочисленные группы, которые не сумели вовремя отойти от реки и присоединиться к основной массе, где находился адмирал, были безжалостно истреблены, несмотря на их самоотверженность и героическое сопротивление.

И все же уничтожение передовых отрядов на берегу реки пока еще ни о чем не говорило и не могло предрекать скорой победы католиков. Бывали случаи, когда противник быстро перестраивался, производил нужный или обманный маневр и в свою очередь начинал теснить неприятеля, несмотря на свою малочисленность.

К сожаленью, Колиньи был, застигнут врасплох и, не имея уже возможности использовать пехоту, которая падала под пиками и мечами всадников, бросил свою конницу на врага. Но Таванн, мигом разгадав замысел адмирала, защитил пехоту кавалерией и пушками, чего не успел сделать Колиньи, и теперь аркебузиры Гиза спокойно и методично расстреливали всадников Ла Ну, связанных боем с конницей Таванна.

Видя, что его отряд стремительно тает, Ла Ну дал команду отступить в сторону одной из деревень. Туда уже отошел к тому времени адмирал с пехотой, в уверенности, что отступление — это лишь один из военных маневров, благодаря которому можно перегруппироваться и изменить течение боя.

Они укрепились там, сюда же подошли другие отряды пехотинцев, и теперь аркебузиры, спрятавшись за деревьями и домами, стали в упор расстреливать конницу Таванна.

Этого никто не ожидал. Кони падали, подминая под себя людей, всадники валились с седел на полном скаку, а аркебузиры Ларошфуко, сменяя один другого, продолжали хладнокровно убивать их из своих укрытий. За их спинами уже стояли наготове копьеносцы с копьями на случай внезапного прорыва конницы. С флангов деревня тоже ощетинилась копьями и мушкетами, а пушечные ядра герцога де Монпансье только крошили стены домов, не нанося ощутимого урона противнику, артиллерия же Колиньи, напротив, косила католиков у самых ног брата короля.

Таванн был ранен, его унесли в палатку; Монпансье продолжал осыпать ядрами деревню, пытаясь пробить брешь в обороне врага. Его высочество Генрих Анжуйский и его светлость герцог де Риз молча, сидели на своих лошадях в отдалении на холме и, хмуро глядя на сражение, думали, что предпринять.

Рано утром 12 марта Камилла покинула Периге и, дабы не быть захваченной в плен герцогом Немурским, отправилась в обратный путь по дороге на Лимож. И все, казалось бы, должно сложиться благополучно, и она надеялась, что вскоре они, достигнут Аржантона, как вдруг невдалеке от города дорогу им преградил вооруженный отряд всадников. По их воинственному виду и по доносившимся выкрикам Камилла подумала, что это католики, направляющиеся на помощь герцогу Анжуйскому. Она уже соображала, что сказать, чтобы они поверили ей и пропустили, как вдруг старшина отряда громко скомандовал: «Шпаги наголо!» Все пятьдесят всадников мигом обнажили оружие и бросились на врага. Увидев, что их собираются атаковать, охранники баронессы вытащили шпаги из ножен и с криками «За Конде!», «За веру!», «За королеву Наваррскую!» выстроились в ряд, готовые защитить баронессу.

И вдруг нападающие остановились в пяти шагах от кавалькады, будто перед ними выросла стена.

— Вы сказали «За Конде»? — обратился старшина отряда к тому, в ком он без труда распознал командующего группой де Конжи.