— Да, да, я знаю, — шептала мать. — Потому я и люблю тебя так сильно.

Раньше она никогда не говорила о любви. Мать Луизы была не склонна демонстрировать свои чувства, и, услышав от нее такие нежные слова, Луиза расплакалась. Теперь, после смерти матери, Луиза всегда нажимала на газ, проезжая мимо муниципальной больницы. Ей казалось, если она не проскочит мимо, то останется здесь навсегда.

Луиза собиралась уехать из города, как только определится с планами на будущее. У нее было время подумать. Дом слишком велик для одного человека. Первоначальная постройка за долгие годы обросла беспорядочным нагромождением пристроек. Вы натыкались на комнату там, где меньше всего этого ожидали: под лестницей, за гаражом или под венцом крыши. На заднем дворе стоял сарай, который одно время служил жильем, сдавался школьным учителям, а теперь давал приют лопатам да мху. Люди в городе говорили, что старый дом имеет тайную историю, а еще говорили, что старое кривое дерево на Ленточном лугу посадил Джонни Яблочное семя, яблоки с него называют приворотными, из них получаются отменные пироги и превосходный сидр. В прежние времена это дерево называли Деревом жизни и верили, что Блэкуэлл будет существовать до тех пор, пока живо это дерево. От него взяли несколько отводков, которые сами стали большими деревьями и росли в разных местах города. Запасные деревья на тот случай, если главное погибнет от тли или удара молнии. Никто в Блэкуэлле не хотел полагаться на удачу.

Весной Луиза взяла старый материнский джип и поехала на Урожайный холм, большой питомник возле Месс-Пайк. Она вернулась с запасом удобрений, семян, цветочной рассады всех видов. После того как в течение многих месяцев Луиза в больничной палате смотрела, как умирает ее мать, ей безумно хотелось видеть, как что-то растет. Она надела свой плащ из москитной сетки, подпоясалась отцовским ремнем из кожи угря и приступила к работе, начав с избавления от сорняков в заброшенном саду. У Луизы не было в городе друзей, было только несколько знакомых, карточные партнеры ее родителей. Но даже старожилы перебирались во Флориду или хотя бы в Ленокс, где веселее коротать длинные снежные зимы, а летом нет нехватки в партнерах по картам.

Несмотря на то что Луиза выросла в Блэкуэлле, она всегда была здесь чужой. Застенчивая, рыжеволосая, веснушчатая, уже поэтому она отличалась ото всех. Кроме того, родители забрали ее из местного детского сада и отдали в школу в Ленокс, где, они полагали, образование лучше. Поэтому у Луизы не завязалось никаких отношений в городе. Она знала латынь и греческий и удостоилась чести быть зачисленной в Рэдклифф, но ни разу не бывала в баре Джека Строу, а в кофейне только выпивала чашку чая на ходу да съедала ломтик приворотного пирога или знаменитого торта «Прошу прощения» — его пекли по секретному рецепту, который когда-то открыла бабушке хозяина кофейни одна дачница. Луиза ни разу не ходила на матч школьной футбольной команды, хотя «Блэкуэлльские медведи» входили в десятку сильнейших команд штата, не бывала она и на балетных представлениях, которые устраивал городской совет и которые привлекали людей даже из Коннектикута и Нью-Йорка. Она разговаривала с людьми, даже с родственниками, так, словно они иностранцы. Она посетила несколько праздников в честь Хэлли Брэди, ежегодно проводившихся в августе, чтобы почтить память родственницы Луизы, которая основала этот город, без которой его поселенцы не пережили бы даже первую зиму. Но чаще всего Луиза летом уезжала куда-нибудь — то в Мэн, в лагерь, то во Францию, учить язык. Одно лето она снимала дом в Провинстауне[5], работала там официанткой и делила жилье с друзьями по колледжу, которые, как казалось, ей нравились, пока она не узнала их получше, но если уж говорить совсем начистоту, то все как раз наоборот.

Живя в доме Брэди, Луиза испытывала такое чувство, будто она одновременно находится и дома, и в гостях. Она не поднималась на чердак с тех пор, как девочкой играла в переодевание. Она не могла заставить себя без грусти войти в спальни, где спали ее тетя и мать. Иногда она мечтала, чтобы дом сгорел. Тогда она наконец уедет из города. Она получит свободу и поедет в Вену, купит там сезонный билет в оперу, а еще лучше — помчится в Орегон, где много зелени и редко идет снег. А вместо этого она сидит на месте и строит планы, как возродить старый сад. Она любила строить планы. Она всегда смотрит, куда прыгнуть, так что для Вены и Орегона время еще не подоспело. Ей потребуется не один месяц, чтобы проштудировать путеводители и составить приемлемый план действий, который в конечном итоге станет ее будущей жизнью.

После недели трудов сорняков в саду не осталось, земля была удобрена. Однажды ночь Луиза развела костер и смотрела, как горят в мусорном баке сорняки, а искры летят в небо. После этого она собрала камни, которые валялись кругом, обломки гранита с вкраплениями слюды. Она сложила их в кучу, чтобы потом сделать из них сад камней, если не уедет в Портленд. Она работала без устали. Она обнаружила, что работы по саду приостанавливают поток ее мыслей, и ей понравилось такое воздействие тяжелого труда. Она стерла руки в кровь и, отыскав старые кожаные перчатки матери, надела их. Но и они не помогли. Вечером, когда она сняла перчатки, ее пальцы кровоточили. Она окунула их в кувшин с теплой водой и оливковым маслом, потом смазала принадлежавшим матери кремом с запахом лимона.

Как-то Луиза пришла в хозяйственный магазина купить белой краски. Она хотела освежить старый забор вокруг сада. Она даже не подозревала о его существовании, пока не разделалась с сорняками. Забор обветшал, и она надеялась, что слой свежей краски продлит его службу. Люди считали всех, кто имеет отношение к семейству Брэди, богачами, но это была лишь видимость. Во время долгой болезни матери все сбережения почти полностью растаяли. Луиза была согласна вести экономный образ жизни. Она никогда не страдала пристрастием к роскоши.

Девушка, сидевшая на кассе в хозяйственном магазине, была примерно одного возраста с Луизой, хорошенькая и толковая.

— Привет! А мы ведь, кажется, знакомы? — неуверенно сказала она Луизе.

— Рада вас видеть, — ответила Луиза, не особенно вслушиваясь в ее слова, так как люди, которые живут одни, отвыкают слушать других, их голова заполнена безмолвным диалогом с собой. В ту минуту Луизу занимали мысли о краске, внутри нее шел спор, какую выбрать: «Шервин-Уильямс» или «Бенджамин Мор». Приняв решение, она подошла к полке с «Бенджамином Мором».

— Мне два галлона белой, пожалуйста.

— Нет, мы точно где-то встречались.

Кассиршу звали Аллегра Мотт, она была из местных. Ее брат Джонни вместе с Луизой ходил в детский сад, однажды в солнечный день он ударил ее по голове, и она расплакалась, что, собственно, и побудило ее родителей отправить Луизу в частную школу Ленокса. Несколько недель после этого у нее на лбу красовалась шишка.

— А вы в курсе, что на вас москитная сетка? — осторожно осведомилась Аллегра. Она не раз слышала о странностях Брэди. Все Брэди отличались странностями. А некоторые были сумасшедшими на всю голову. В старые времена женщина из семейства Брэди всем в городе рассказывала и клялась, что спала с Джонни Яблочное семя, словно это Мик Джаггер. Многие из этой семьи бесследно пропали, утонули, нелепо вышли замуж, вообще вели себя странно.