– С ума сойдешь с вами… А вот и правда, доведете меня – что делать-то будете? Дети малые, ей-богу! Ты оставь Лазаря в покое, это я ему приказал копать. Все равно неграмотный, что с него толку, пускай хотя бы землю роет…

Ну я влип, Берия думает. Это ж надо так нарваться! Но чтобы виду не подать, заявляет:

– Лучше бы тогда Лазарь сапоги шил. Он ведь умеет, я в партийной характеристике читал. А то сапог приличных днем с огнем не сыщешь.

– Да шил он мне когда-то, дрянь сапоги. Руки кривые, как у вас у всех. Поэтому будет копать, я сказал! Понял?

– Так точно, Коба, понял. А чего он копает-то, узнать можно?

– Нельзя, – говорит Сталин строго. – Все тебе расскажи. Чего надо, то и копает. Ты лучше присядь, Лаврентий, разговор есть.

Берия на краешек стула осторожно садится, а Сталин опять в свою бумажку смотрит. И начинает так негромко, даже ласково:

– Давно уже работаешь, Лаврентий, присиделся к месту, понял, что к чему… Ага?

– Да чего там давно, Коба, только освоился…. – Берия бормочет.

А сам припоминает судорожно, как часто наркомы внутренних дел менялись, то ли каждый год, то ли в полгода раз. Чует, добром разговор не кончится, проклинает уже себя, что на эту должность позарился. Но уж больно хотелось дом – полную чашу, когда и самовар, и ковер, и комод со слониками, и стол обеденный на сорок восемь персон. Верно говорят, жадность фраера сгубила, думает Берия. Сейчас как свистнет Хозяин – а за дверью Каганович с лопатой. Заодно и закопает.

– Освоился, освоился… У меня к тебе, Лаврентий, несколько вопросов таких… Неожиданных. Отвечай быстро, не задумываясь, договорились?

– Как прикажешь, Коба.

– И прикажу, прикажу… – говорит Сталин до того ласково, хоть вешайся, а сам лампу настольную разворачивает так, чтобы свет прямо в глаза подследственному. Набрался опыта в царских застенках. – Доложи-ка мне, Лаврентий…. А револьверов у тебя много?!

Берия аж на стуле подпрыгнул.

– Да полным-полно, – говорит. – Штук двадцать. Я же их собираю, сам знаешь.

– Отвечай строго по существу. Винища сколько бутылок?

– Ой… Ну сколько в погреб влезло, где-то тыща.

– Та-ак, пока все сходится… – говорит Сталин, и не поймешь, то ли доволен он, то ли наоборот сердится. – Папиросы, сигареты?

– Слушай, не считал, – честно Берия отвечает. – Ну тоже где-то под тыщу пачек, запасся на черный день, ты ведь помнишь, как было раньше с табаком, чуть ли не мох курили!

– Не бейте на жалость, товарищ Берия!

Ой, мама, думает Берия, это конец. Хоть в окно прыгай, да некуда бежать, здесь тебе не царская Россия, повсюду родная советская власть.

– Револьверы он, значит, собирает… А антиквариат?

– Да я не особо по этому делу. Ну завалялось кое-что в сарае. Картинки там, скульптурки.

– Иконки… – Сталин подсказывает.

– Какие иконки, я коммунист! И вообще зачем мне старье всякое? Дома только самовар, ковер да шесть слоников.

– А в сарае?

– Предметов триста, наверное. Коба, я не нарочно! Люди сами натащили. За мою доброту. Я им говорю – не надо, а они тащат и тащат…

– Понятненько, – Сталин по бумажке пальцем водит и мрачнеет с каждой минутой. – Теперь отвечай еще быстрее: порнография есть?!

– Ы…. Ы… Ык!

Это Берию с перепугу нервная икота разбила. Сталин из-под стола ахашени достал, сам хлебнул чуток, бутылку не глядя в Берию швырнул. Тот до дна остатки выдул, отдышался, набрался храбрости – и заявляет хриплым голосом приговоренного к кастрации:

– Так точно! Есть порнография, дорогой товарищ Сталин!

– Много?

– Журналов французских, немецких штук сто. И еще картинки россыпью, прямо куча, не считал.

– Фильмы?..

– И фильмы, только я их не смотрю, проектор надо. Дорогой товарищ Сталин, это все принесли люди! Да, я виноват! Признаю свою вину перед партией и тобой лично!

Сталин наконец-то поднимает на Берию глаза и говорит с неожиданной тоской в голосе:

– Револьверы, вино, антиквариат, порнография… Значит, и член у тебя тоже есть, Лаврентий. Выходит так.

Берия сидит, глазами хлопает, прижимает к груди пустую бутылку.

– А к-как же… К-конечно, есть. По-по-показать?

– Он у тебя, что, с собой?!

Берия со стула – хлоп!

Очнулся на полу, рядом бутылка. Берия к ней тянется, она пустая, вот обида. Что было, помнит смутно, но в общем разговор шел о члене. И за дверью ждет Каганович с лопатой – член рубить. Это все из-за члена. Чего-то Берия с ним сделал не то, вразрез партийной линии.

Встает Берия на четвереньки и говорит:

– Коба, если партии нужен мой член – я согласен. Зови Лазаря, пускай оттяпает его. Только выпить дай, а то я боли боюсь.

Сталин за столом трубочку покуривает, глядит на Берию вполне ласково, будто и не было страшного допроса.

– Давай без паники, – говорит. – Я тебя поспрашивал, ты ответил, все хорошо. Ползи работать. Послужишь еще Родине, хе-хе…

– Да за что ж ты меня на погибель верную посылаешь, Коба? Только я за дверь высунусь, тут Лазарь меня лопатой…

– А ну очнись! – Сталин приказывает. – Нет там никакого Лазаря. Дуй на рабочее место. Нужен будешь – вызову. Не видишь, занят я…

И точно, на столе у вождя газета «Правда», исчерканная красным карандашом. Опять небось вместо «товарищ Сталин» напечатали «товарищ Сралин». Лучше и правда дуть отсюда подальше. Хозяин как увидит такую опечатку, сначала ржет, будто старый боевой конь, а потом лично берется за корректуру. Правит газету, так сказать, в целом. Когда редакцией ограничится, а когда и типографию отрихтует. Под горячую руку и тебя красным карандашиком черканет. Приведет в надлежащий вид. Или подлежащий.

Берия кое-как на ноги встал и по стеночке, по стеночке выползает опасливо из кабинета. Оглядывается – и правда нет Кагановича. Только генерал Власик, начальник охраны, да генерал Поскребышев, начальник канцелярии, сидят в приемной, чай с вареньем пьют.

И оба глядят на Берию загадочно… Насмешливо, но вроде понимающе.

Видок у Берии, конечно, тот еще. Бледный, весь в поту, озирается затравленно, одной рукой держится за голову, другой за ширинку.

– Тут Кагановича точно нету? – спрашивает.

– Зачем тебе Каганович? – Власик удивляется. – Иди сюда, чайку нальем. И варенье вот малиновое, очень полезно опосля взбучки.

– Ты мне зубы не заговаривай, вдруг Лазарь с лопатой за штору спрятался, а ты и не заметил, охранник хренов!

– Очнись, Лаврентий Палыч! – говорит Власик строго, почти как Сталин давеча. – Ну пуганул тебя Хозяин, бывает. Про член спрашивал, верно?