«Пармская обитель» – в благодарность о чудесных часах, проведенных с растрепанным томом, скверно проиллюстрированным и оттого еще более волшебным.

«Лисы в винограднике» – ах, как же я любил толстые романы, с которыми проживаешь целую жизнь.

Исигуро. Ну, это совсем личное. Японской кисточкой, легкими касаниями, по английскому холсту. Виртуозная работа. Я написал целый оммаж этому роману с инициалами K. I. (Kazuo Ishiguro) на контртитуле – «Коронацию».

Еще более личное – Мисима. До чего же трудно было переводить эту словесную вязь, чтобы не потерять сплетение подлинной страсти с манипуляторским трюкачеством. Скучный, неприятный, болезненный роман. Если только не проникнешь сквозь скорлупу. За этот эффект и за то, чему в процессе перевода научился, и люблю.

К Стейнбеку вообще-то я не очень, но этот огромный американский-разамериканский роман почему-то здорово на меня в свое время, лет в двадцать, подействовал. Там такая интересная отрицательная героиня. Все-таки толстенные романы, по-моему, лучше всех писали наши и американцы. К сожалению, разучились. Или жанр приказал долго жить, не знаю.

Ну а Бульвер-Литтона никому не отдам. Он как фиалка в бутоньерке. Легкомысленный и психотерапевтический.

А теперь – фанфары! – мой самый любимый жанр: воспоминания.

Я поздно полюбил этот вид литературы. Должно быть, с того момента, когда у самого появилось, что вспоминать. Или, по крайней мере, когда начал анализировать прожитое. (Впрочем, это у меня началось, кажется, лет с четырнадцати – я уже тогда подумывал, не написать ли мемуары.)

Я не знаю ничего более захватывающего, чем талантливый или честный (а лучше и то, и другое) рассказ о собственной жизни. Если жизнь была богатой событиями – отлично. Если не особенно увлекательной, но рассказчик обладает литературным даром, – тоже годится. Ну а уж когда интересный рассказчик описывает интересную жизнь, то лучше этого нет ничего на свете.

Уложиться в десять названий мне здесь было труднее всего. Все эти книги для меня действительно best of the best. Каждая была открытием. Я их даже расставляю не по рейтингу, а просто по алфавиту.

И завидую тем, кто не читал хотя бы одну книгу из этого списка.

Нина Берберова. «Курсив мой»

Очень умная женщина, нашедшая себя после пятидесяти.

Александр Герцен. «Былое и думы»

Не знаю, кто там кого разбудил, но Герцен меня лет в двадцать – точно.

Владимир Короленко. «История моего современника»

Прозаик так себе, но мемуарист великолепный.

А человек – еще лучше.

Лилиана Лунгина. «Подстрочник»

Вообще-то это видеомемуар. Лучше смотреть, чем читать.

Надежда Мандельштам. «Воспоминания»

Пока не прочитал, стихи Мандельштама не понимал и не любил. Дурак был.

Владимир Набоков. «Другие берега»

Единственная книга, которую у него люблю. Зато сильно.

Юрий Нагибин. «Тьма в конце туннеля»

Не читал ничего честней и безжалостней по отношению к себе.

Бертран Рассел. «Автобиография»

Хочу в старости быть таким же мудрым.

Владислав ХОДАСЕВИЧ. «Некрополь»

Умный. Недобрый. Точный.

Евгений Шварц. «Мемуары»

Ну, этого просто люблю, и всё.

Надо же, только сейчас обратил внимание, что девять из десяти книг – русские. Вероятно, это естественно. Интересно читать не просто о прожитой жизни, а о жизни, связанной с твоей страной. Англичанин затесался сюда потому, что очень уж симпатичный и пишет легко, просто, хоть и философ. В каждом возрасте (а лорд Рассел прожил почти сто лет) его больше всего занимало то, что и должно занимать в данную пору жизни. Не знаю, переведена ли эта длиннющая автобиография на русский целиком. Когда-то в «Иностранке» мы печатали фрагменты. Про Россию, разумеется.

Я имею в виду книги, написанные в советский период, когда цензурные ограничения или просто инстинкт самосохранения вынуждали авторов осторожничать, эзопничать, бунтовать на коленях, прятать в кармане фиги и т. п.

Русским писателям советского периода было очень трудно работать. Поэтому те из них, кто все же сумел создать выдающиеся произведения, вызывают у меня уважение и восхищение.

Хотя тут вот еще что.

С одной стороны, для свободы творчества состояние подцензурности ненормально. С другой стороны, внешнее давление сжимает в талантливом писателе некую пружину, которая не может полностью распрямиться, что придает тексту особенную внутреннюю силу.

Чего греха таить, наша нынешняя художественная проза заметно уступает по качеству лучшим образцам советской литературы. (Правда, имеет значение и то, что в посткоммунистические времена роль литературы и вообще писателей сильно скукожилась. Мы перестали быть властителями дум и остались только инженерами человеческих душ. Или массовиками-затейниками.)

Вот он, мой субъективный список любимой советской литературы (по алфавиту):