Принадлежавшая к старинному дворянству баронесса Оберкирх писала: «…мне довелось пробыть некоторое время в Страсбурге, куда мы прибыли в конце ноября и где в то время все были заняты знаменитым шарлатаном, который с невероятной ловкостью производил свои фокусы, по причине коих он и стал играть выдающуюся роль. Я расскажу вам обо всем, что видела, предоставив читателям судить о том, чего я понять не смогла.

Тотчас после прибытия мы отправились засвидетельствовать свое почтение кардиналу Рогану, князю-епископу Страсбурга. В Саверне он обустроил одну из наиболее очаровательных резиденций мира. Прелат — красивый, любезный, очень любит женщин… и очень легковерный, что стоило многих слез нашей несчастной королеве во время истории с ожерельем. […] У него было 14 дворецких и 25 лакеев.

И вот, когда течет приятная беседа, дворецкий объявляет: “Его превосходительство граф Калиостро!”

Я уже слышала разговоры об этом авантюристе и теперь с удивлением обнаружила, сколь торжественно о нем докладывают. Но еще более я была удивлена, видя, какого почтительного приема он был удостоен. Он пребывал в Эльзасе с сентября, но о нем уже говорили, что он исцеляет все болезни. Так как денег за лечение он не брал, а, напротив, раздавал милостыню, он привлекал к себе толпы, хотя и не всех вылечивал. Полиция следила за ним весьма плотно, и оттого он вел себя нарочито вызывающе. Говорили, что он араб, однако акцент его был скорее итальянский или пьемонтский. Потом я узнала, что он из Неаполя. В то время, чтобы произвести впечатление на публику, надо было совершать чудачества. Он спал только в кресле и ел только сыр.

Он не был красив, однако я никогда не видела столь примечательной физиономии. У него был глубокий, почти сверхъестественной глубины взгляд; я бы не смогла описать выражение его глаз: это были пламя и лед одновременно, он притягивал и отталкивал, внушал страх и непреодолимое любопытство. Были написаны два его портрета, разных, но весьма схожих с оригиналом… а вместе с тем оба похожи и одновременно ужасно не похожи. Он носил на рубашке и на пальцах огромные бриллианты восхитительной воды; если это не стразы, то это поистине королевские камни. Он уверял, что сам их создал. От таких заявлений издалека несло шарлатаном.

Кардинал вышел ему навстречу и повел его к нам, но я быстро села, давая понять, что не хочу иметь с ним дела. Однако вскоре мне все же пришлось иметь с ним дело, и сегодня я скажу, что я не раскаиваюсь, так как всегда меня интересовало необыкновенное.

Вскоре с помощью кардинала завязалась общая беседа. Калиостро постоянно смотрел на меня, и муж сделал знак, что пора уходить. Я знака не видела, но видела, как Калиостро буравит меня взглядом. Неожиданно Калиостро прервал Рогана и, уставившись на меня, произнес: “Сударыня, у вас нет матери, вы почти не знали ее и у вас есть дочь. Она ваша единственная дочь, ибо у вас больше не будет детей”.

Я озиралась по сторонам, желая понять, как может Калиостро с такой бесцеремонностью вести себя в присутствии кардинала. “Отвечайте, сударыня”, — произнес кардинал. “Сударь, мадам говорит только с теми, кто ей ровня”, — ответил за меня муж.

Повернувшись к мужу, Роган произнес: “К господину Калиостро нельзя относиться как к обычному человеку, ибо он ученый. Так что позвольте мадам ответить. — И, переведя взгляд на меня, попросил: — Умоляю, ответьте ему. Ведь он прав?” “Во всем, что касается прошлого”, — отвечала я. “И во всем, что касается будущего, я тоже никогда не ошибаюсь”, — зычным голосом сообщил Калиостро»16. Баронесса Оберкирх находила в Калиостро нечто демоническое, завораживающее душу и подавляющее ум, а потому несколько раз предостерегала Рогана от излишнего увлечения магистром. В ответ Роган показал ей огромный бриллиант с гербом Роганов, который он носил на мизинце, и сказал, что бриллиант сей сотворен Калиостро из ничего, равно как и 5 или 6 тысяч ливров.

Окружение Рогана быстро разделилось на поклонников Калиостро и его противников. К первым примкнул исполняющий обязанности интенданта барон де Планта, ко вторым — аббат Жоржель, бывший секретарь посольства в Вене и доверенное лицо Рогана. Жоржель негодовал за спиной кардинала: «Не знаю, какое чудовище, враг счастья добрых друзей, изрыгнуло в наши края эмпирика-энтузиаста, который захватил своих прозелитов и прочно их удерживал». В своих мемуарах Жоржель писал: «Его религиозные воззрения на Высшее Существо, на природу и на долг человека подогревали экзальтированные умы. Он учил, что вера, самая достойная Бога, это вера библейских патриархов: Адама, Еноха, Ноя, Авраама, Исаака и Иакова; только они знали путь к Богу, а он постоянно с ними общался. Только следуя за патриархами и им самим можно прийти к истине. Еще он уверял, что общался с ангелом света и ангелом тьмы. Исповедовал принцип: “Не делай другому того, что ты не хотел, чтобы сделали тебе”. Откуда этот человек — неизвестно: его выгнали из Санкт-Петербурга, Варшавы и Вены. В Страсбурге он делал все, чтобы вызвать любопытство, и добился своего. Никто не знал, откуда у него деньги, у него не было чеков и заемных писем, но он жил на широкую ногу. Бедных лечил бесплатно, к богатым не являлся. Любил, когда ему оказывали почтение»17. Возможно, верный секретарь почувствовал, что появление Калиостро в доме Рогана сулит последнему немалые беды. Когда же маркиза де Буленвилье представила кардиналу графиню Жанну де Ла Мотт, урожденную Валуа де Сен-Реми, подозрений у Жоржеля, к сожалению, не пробудилось. А ведь именно Жанна де Ла Мотт станет мозгом и движущей силой будущей интриги дела об ожерелье. Впрочем, еще раньше она сделается любовницей кардинала, не привыкшего пропускать хорошеньких женщин.

Роган живо интересовался оккультными науками, считая их своего рода противовесом рассудочному атеизму Просвещения. Не имел он и ничего против масонов, которые, несмотря на осуждение их папами, против религии не выступали, а кавалер Рамсей в своей речи и вовсе заявил, что «масонство — дитя Церкви». Говорят, в Саверне кардинал принял масонское посвящение от Калиостро, основавшего там ложу египетского ритуала. Просвещенный прелат отличался завидной широтой взглядов и не мог смириться только с одним — с отсутствием денег. При его беспечном образе жизни денег ему вечно не хватало, несмотря на доходные должности. Втайне надеясь, что магистр наконец уступит и начнет делать для него золото, он старался как можно крепче привязать к себе Калиостро. Он даже оборудовал у себя в Саверне алхимическую лабораторию и отрядил в помощники магистру юного Рамона де Карбоньера, будущего известного политика и геолога. И хотя Карбоньер не отличался предвзятостью графа Мошинского, в своих записках он также указывает на бессмысленность химических экзерсисов и трансмутаций Калиостро18.

Несмотря на покровительство кардинала, скандал вокруг шарлатана Калиостро разгорался все сильнее. Магистр пообещал, но не сумел исцелить глухого, а затем два (или три) пациента его скончались, и одним из них оказался генерал-лейтенант де Камбис. Хотя друзья Калиостро говорили, что генерал слишком долго доверял своим врачам и к магистру обратился поздно, когда уже ничего нельзя было сделать. Смерть эта доставила целителю немало неприятностей.

Несмотря на неудачи, Роган уговорил магистра съездить с ним в Париж, дабы он осмотрел его родственника, принца Субиза, коему врачи давно и безуспешно пытались вернуть здоровье, подорванное сильнейшей простудой (подругой версии — антоновым огнем). Но, как сообщают современники, Субиз решительно отказался видеть целителя, а тем более принимать его лекарства, отыскав в конце концов собственное средство, позволившее ему избавиться от недуга (злые языки утверждали, что это были юные красотки из Оперы…)19. Все же надо сказать, что в значительном числе источников отражена версия, согласно которой именно Калиостро своими каплями поставил принца на ноги. Когда все врачи предсказывали Субизу летальный исход, Калиостро пришел к нему и пообещал, что если тот будет точно следовать его указаниям, то завтра он встанет с постели, через неделю сядет в карету, а через две сможет отправиться в Версаль. И прописал больному свои желтые капли: в первый день — 10 капель, во второй — 5 и в третий — 2 капли. Через три дня принц разгуливал по комнате, на четвертый съел на ужин куриное крылышко. А Калиостро вернулся в Страсбург. За то время, что он провел в Париже, к нему, остановившемуся во дворце Рогана на улице Вьей-дю-Тампль, наведалось немало страждущих, в основном женщин. Не покидая дворца Рогана, магистр сумел стать кумиром парижского общества, где заправляли женщины. Слухи о нем распространялись с быстротой молнии…