– причина нашей великой несправедливости по отношению к нашей собственной природе, ко всей природе! На свете немало людей, которые вполне могли бы легко и беззаботно довериться своим влечениям; но они не делают этого, страшась этой выдуманной «злой сущности» природы! Именно в этом кроется причина того, что в людях так мало благородства, признаком какового всегда остается – отсутствие страха перед самим собой, неспособность ждать от самого себя подвоха, когда веришь, что не сделаешь ничего постыдного, когда летишь, без лишних размышлений отдаваясь на волю влечения – влечения вольных птиц, рожденных на воле! И куда бы мы ни прилетели, везде вокруг нас будет воля и солнечный свет.

295

Короткие привычки. Я люблю короткие привычки и считаю их непревзойденным средством ближе узнать многие вещи и состояния, добраться до самой их сути, познать во всей полноте их сладость и горечь; мое естество вполне приспособлено для таких коротких привычек, с которыми согласуются даже потребности моего физического здоровья, да и вообще, насколько я могу судить: все во мне – от самого низкого до самого высокого – настроено на них. Я всегда верю – вот этого мне хватит надолго, теперь я вполне доволен, ведь и короткие привычки не лишены той веры, которая присуща страсти, той веры в вечное, – мне можно только позавидовать, что я обрел и познал такое счастье: и два раза в день, в обед и в ужин, я питаюсь этим и чувствую, как разливается вокруг глубокая удовлетворенность, и я переполняюсь ею, так что меня уже ничего не влечет и даже всякий намек на влечение лишь вызывает желание устраниться, и я не испытываю ничего, кроме презрения и ненависти. Но вот в один прекрасный день мое короткое счастье говорит мне – довольно, и покидает меня, мы расстаемся без отвращения друг к другу, вполне миролюбиво, в наших отношениях наступило пресыщение, и мы прощаемся так, как будто нам следовало бы преисполниться взаимной благодарности и крепко пожать друг другу руки. А на пороге уже поджидает меня новенькая привычка и вместе с нею моя вера – моя неисправимая фантазерка, моя премудрая головушка! – вера в то, что уж эта гостья – настоящая, она пришла надолго, и других гостей больше не будет. И так у меня со всем – с едой, с людьми, городами, стихами, музыкой, учениями, распорядками дня и образами жизни. И совершенно иначе обстоит дело с укоренившимися привычками – я ненавижу их, ибо всякий раз мне кажется, что ко мне приближается тиран и атмосфера в моем жизненном пространстве сгущается, и уже все события предстают в таком свете, что укоренение этих привычек кажется теперь неизбежным и неотвратимым следствием – например, следствием пребывания на службе, постоянной совместной жизни с одними и теми же людьми, постоянного местожительства или исключительного здоровья. Скажу прямо, я в самой глубине души несказанно признателен всякой своей ущербности, болезненности и всему, что только есть во мне неполноценного, ибо все эти слабости оставляют мне тысячи лазеек, воспользовавшись которыми я могу улизнуть от своих укоренившихся привычек. Но, наверное, совершенно невыносимым и даже просто чудовищным было бы для меня жить вообще без привычек, жить и постоянно мучительно импровизировать: для меня это была бы настоящая ссылка, настоящая Сибирь.

296

Прочная репутация. Прочная репутация некогда была весьма полезной вещью; и там, где общество по сей день находится во власти стадного инстинкта, каждому отдельному человеку разумнее всего выдавать свой характер и все свои занятия за нечто неизменное – даже если они, в сущности, таковыми не являются. «На него можно положиться, он человек основательный и верный своим принципам» – вот похвала, которая, независимо от всех общественных потрясений, всегда имеет вес. Общество всегда испытывает удовлетворение от того, что в его распоряжении всегда под рукой надежное орудие, которым может стать сегодня – чья-то добродетель, а завтра – чье-то честолюбие, а послезавтра – чья-то вдумчивость и страстность, – оно воздает небывалые почести этому свойству – быть покорным орудием – и превозносит до небес эту верность себе, эту твердость взглядов, неизменность устремлений и даже пороков. Подобная высокая оценка, распространившаяся повсеместно одновременно с нравственностью нравов и пустившая повсюду глубокие корни, воспитывает «характеры», создавая тем самым дурную славу всякой переменчивости по отношению к своим занятиям и к себе. И сколь бы ни очевидны были несомненные достоинства подобного образа мыслей, для познания нет ничего более губительного, чем такое общественное мнение: ибо именно свобода воли познающего, готового в любой момент смело отказаться от своего прежнего мнения и не питающего никакого доверия ко всему тому в нас, что стремится занять как можно более прочные позиции, и вызывает всеобщее осуждение и тем самым компрометируется. Умонастроения познающего, противоречащие понятию «надежная репутация», встречаются в штыки как нечто позорное и недостойное, тогда как всякая закостенелость взглядов считается чем-то весьма достойным, заслуживающим высочайших похвал, – в плену каких суждений нам приходится нынче жить! Как трудно жить, когда чувствуешь, что давит на тебя и на все вокруг груз вековых суждений! Вполне возможно, что на протяжении тысячелетий познание терзалось угрызениями совести, но не могло выйти из плена, и, быть может, величайшие умы невыносимо страдали от презрения к самим себе и от сознания собственной ущербности.

297

Уметь возражать. Ныне всякий знает, что умение спокойно принимать возражения является признаком высокой культуры. Некоторым даже известно, что человек более высокого уровня развития мечтает услышать возражения по отношению к себе и даже сам нарывается на них, так как ему очень хочется, чтобы кто-нибудь указал на то, где он был опрометчиво несправедлив. Совсем другое дело – уметь возражать; здесь требуется чистая совесть и неприятие всего привычного, традиционного, канонизированного – пожалуй, последнее важнее всего, это, собственно, и есть то великое, новое, удивительное, что отличает нашу культуру, – быть может, самый важный шаг освобожденного духа: кто знает?

298

Вздох. Я ухватил эту мысль, когда она уже готова была незаметно промелькнуть и улизнуть от меня, но я первыми попавшимися словами связал ее, чтобы она снова не улетела. И вот от этих резких слов она умерла и беспомощно повисла, запутавшись в них, – а я, глядя на нее, никак не могу взять в толк, чему это я так радовался, когда поймал эту птаху.

299

Чему следует учиться у художников. Какие есть в нашем распоряжении средства, при помощи которых мы могли бы сделать вещи прекрасными, привлекательными, желанными – если они таковыми не являются, – а мне представляется, они никогда не бывают таковыми сами по себе! В этом смысле нам есть