В других обстоятельствах он не стал бы вспоминать свой позор, но ему отчаянно не хотелось расставаться с Грачом. Риз насмотрелся на ложные предчувствия перед боем, а потому предчувствиям не верил. Но сейчас им владела какая-то железная уверенность, что разделение подобно гибели.

— Ты сам знаешь, что пешим ты бы меня побил, — без улыбки произнесла Картер. — А может, и конным, будь у тебя конь получше. Грач прав. Раз уж взялись за дело, надо его делать. Охраняй королеву и возьми с собой Фаско. Я поеду с Грачом — мне ты его доверишь? А эти две сумасшедшие, — она кивнула в сторону Юдифи и Шоу, которые о чем-то совещались голова к голове, — пусть изображают из себя главную приманку! Они поедут прямиком к Пуатье. Мы с Грачом возьмем восходнее, к самому Шовиньону, а вы…

— А мы заберем еще восходнее и постараемся затеряться в лесу, — скрипнув зубами, произнес Риз. — Понял. Но Фаско лучше ехать с тобой. Вдруг… — он не договорил.

Вдруг у Грача случится очередной приступ видения, и хуже того, наяву, а не во сне? Фаско, по крайней мере, знает, как справляться с приступами.

— Нет, — возразил Грач. Голос его, все еще слабый, звучал достаточно твердо. — Нет, Фаско может понадобиться вам с королевой. Я не исключаю… — он запнулся. — Может быть, вам придется разделиться опять.

То есть Грач ждал, что Риз останется прикрывать отход королевы и Фаско. И, наверное, погибнет.

Что ж, почему бы нет. Разве Грач не для того нанимал его, не для того брал его в вассалы, чтобы Риз когда-нибудь сложил голову ради его дела? Это все равно что погибнуть, дойдя до Иерусалима — до того, настоящего Иерусалима в небесах.

— А у меня, значит, нет права голоса, — проворчал Фаско. — Как типично! Никто не уважает менестреля.

— Ты менестрель? — кажется, королева Алиенора впервые взглянула на Фаско.

— И неплохой, — фыркнул тот, — благодарю покорно, ваше величество.

Риз поглядел на Грача, на Картер, на Фаско… бросил взгляд на все еще спорящих о чем-то Шоу и Юдифь.

Все-таки ему было бы спокойнее поехать с Грачом и охранять его. Но и отказать Грачу в просьбе он права не имел.

— Береги его, — сказал он Картер и протянул ей обе руки.

Они сжали друг другу ладони — через перчатку, но все равно крепко.

А Грач вдруг болезненно сморщился, схватил собиравшегося было вскочить на лошадь Риза за складки сюрко на груди.

— Помни, что ты мне клялся, — сказал он. — И обещал служить.

— Я помню, — сказал Риз слегка удивленно.

Неужели Грач сомневается в том, что он исполнит свой долг до конца? Что ж, Гарольд знает его меньше года, может статься, Риз не успел еще заслужить его полное доверие, это только справедливо…

— Ты должен вернуться, — произнес Грач напористо. — Мне не справиться дальше без тебя с миссией. Я не хочу искать себе другого помощника. Лучше не найду, а хуже не годится.

Риз не знал, что на это ответить, но Грач ответа и не просил. Он вновь поцеловал его, так же, как когда принимал клятву. Отстранился. А потом перекрестил Риза и коротко, неразборчиво прочитал молитву.

Когда они с Алиенорой и Фаско уезжали по боковой дороге, у Риза в голове зазвучал «Лебединый плач» из лиможского собора.

* * *

Уже после обеда Ризу стало ясно, что хитрость оказалась напрасной, и погоня пошла именно за ними. Путники взобрались на невысокий, но крутой холм, толстым боком поднимающийся над лесом. Оттуда с холма далеко вниз была видна дорога — и, к сожалению, отряд всадников на ней, может быть, в полсвече пути. Их насчитывалось человек четырнадцать или пятнадцать.

— Генрих с ними, — сказала Алиенора мертвенным, замученным тоном.

Риз прищурился.

Отряд вез какие-то штандарты — как не позабыли в спешке! — но с такого расстояния невозможно было разглядеть даже цвета, не говоря уже о фигурах. Риз поглядел на королеву искоса, но она пояснила сама, не дожидаясь вопроса:

— Я его чувствую. Всегда чувствовала. Вон та рыжеватая лошадь?.. Это, кажется, его Вихрь.

— Да-а, — Фаско приложил ладонь козырьком ко лбу, силясь рассмотреть что-то против солнца. — С таким гуртом нам не справиться.

— Значит, едем быстрее, — холодно проговорил Риз.

Они и впрямь поскакали с холма с такой скоростью, с какой только позволяла узкая, хоть и нахоженная лесная дорога. Можно было бы зайти в лес — но Риз вроде бы видел рядом с лошадьми более мелкие темные точки собак. У короля хорошие собаки, вытравят…

Риз знал пару трюков, как их обмануть. Как назло, ни перца, ни другой дорогой пряности он не захватил, и не было времени охотиться, чтобы поймать свежую дичь. Еще можно порезаться до крови, увести собак и всадников за собой, и пусть Фаско прячет Алиенору где-нибудь в лесу… На Фаско можно положиться, он укроет. Может быть, и довезет королеву дальше…

Дорога чуть расширилась, и Алиенора притормозила лошадь, чтобы поравняться с Ризом.

— Я знаю, о чем вы думаете! — задыхаясь, крикнула она. — Вы хотите выполнить план Руквуда, остаться прикрывать отход, а меня с римлянином отправить вперед!

Риз не стал поправлять ее, что Фаско из Тосканы.

— Вы видите иной выход? — спросил он резко.

— Меня схватят, — ответила Алиенора. — Это было ясно, еще когда мы расставались. Наш шанс был только в том, чтобы успеть проехать больше до того, как Генрих бросится в погоню. Теперь нам нечего противопоставить его воинам.

— Вы спрячетесь в лесу, — сказал Риз, — а я уведу погоню.

— А потом что?! — спросила королева. — Раньше или позже из леса придется выйти. К тому времени Генрих уже наводнит эти места своими солдатами. Я все равно попаду в его руки.

— Все может случиться.

— Все, — ответила Алиенора. — Но вы, сэр Джон, будете мертвы. А я и правда… должна Руквуду. Я уже один раз не смогла спасти его друга.

— Я ему должен больше, — Риза раздражал этот спор: он отнимал драгоценные силы. — И я ему не друг, я ему вассал.

— Пусть так, — Алиенора решительно натянула поводья. Она сидела на запасном коне; тот встал, а вместе с ним встал и ее великолепный иноходец, зло покосившись на Риза.

Алиенора заговорила вновь, на сей раз не так задыхаясь от скачки.

— Видит Бог, я никогда не мешала людям умирать за меня. Старость сделала меня мягкой. Или это Руквуд… он хороший человек, а в наше время так мало осталось хороших людей…

— О чем вы говорите, мадам? — в растерянности спросил Фаско, тоже подъезжая к ним. — Никто не умрет!