— Благородный поступок, — Клири поднял брови. — Уильям сказал мне, что твой брат поколотил его за гастрономом в воскресенье.

— Я этого не знаю.

— Ты там был. Пока что я не отстраняю тебя от занятий, но вызываю твоих родителей, чтобы все им рассказать. Можешь вернуться в класс.

Его рука медленно оторвалась от горла и указала на дверь.

Из рассказа Клири мама сделала вывод, что в воскресенье мы не ходили в церковь. И разоралась не на шутку. Я, выучив урок, преподанный мне Джимом, только тихо кивал.

— Мне наплевать на Хинкли, — заявила мама, — но вот вранье насчет церкви — это грех, хотя и простительный.

Я попытался вспомнить, не говорила ли об этом миссис Гримм.

Мама ужасно разозлилась, но хуже всего было то, что она велела отцу в следующее воскресенье отвести нас в церковь. Негодующий взгляд, которым он смерил нас, был как пощечина.

— Ты шутишь? — сказал отец.

— Ты их отец — вот и веди их в церковь.

— Дерьмо это собачье. Я не хожу в церковь.

Остальную часть недели мы провели, даже не пытаясь выскользнуть из дома по вечерам. Джим бы пошел, но я пока не готов был рисковать. В Драном городе белая машина все время стояла у дома Хортонов. Утешало меня только то, что я предупредил Питера о мистере Уайте, который, наслушавшись вранья Хинкли, мог сделать Хортону какую-нибудь пакость. Хотелось верить, что этого достаточно.

— Вечером в понедельник, — сказал Джим.

Джим получил отпечатанные снимки из аптеки в субботу днем. Мы стояли у Драного города, включив солнце, чтобы получше разглядеть снимки. Мы просмотрели фотографии нашего семейства и Джорджа, а потом Джим замер, поднеся глянцевую черно-белую карточку поближе к глазам. Вспышка сработала в сени дерева и выхватила из темноты лицо мистера Уайта, продирающегося через разлапистые ветви.

— Тут только его голова и шляпа, — сказал Джим.

— Они словно летят в темноте.

— Ну да.

— Ты обратил внимание, как тихо он шел?

— Он обладает сверхъестественными силами.

Джим продолжил перебирать фотографии и, когда дошел до нас двоих перед входом в сарай, сказал:

— Можешь ее взять.

Я засунул фото в задний карман брюк. Потом мы вернулись к снимку с мистером Уайтом и долго его разглядывали.

— Когда соберем улик побольше, отправим их в полицию, — сказал Джим.

На следующее утро отец в коричневом костюме, потертом до того, что материя стала лосниться, в галстуке и хороших туфлях, повел нас к машине. Мы с Мэри сели сзади, а Джим разместился рядом с отцом.

— Дерьмо это собачье, — сказал отец, повернув голову и выезжая задним ходом на улицу.

В церкви отец сел в первом ряду слева — прямо у прохода и перед алтарем, а мы расположились прямо за ним. Запах благовоний навевал ужас, не говоря уже о сценах распятия Христа на широких сводах. Густой воздух, мрачная тишина — церковь была словно наполнена временем. Каждая секунда весила тонну, каждая минута представляла собой огромный стеклянный пузырь столетий. Церковная скука была самым изнурительным опытом в моей жизни. Миссис Гримм рассказывала нам о чистилище — для меня чистилищем было бы ежедневное хождение в церковь, пока чьими-нибудь молитвами я не попал бы в рай.

Началась месса, и независимо от того, что полагалось делать — стоять, преклонять колени или сидеть, — отец просидел все это время. Джим, Мэри и я делали, что требовалось, но отец сидел, скрестив руки на груди и закинув нога на ногу. Мы смотрели на священника, и когда отец Туми зазвонил в колокольчик и прихожане принялись колотить себя в грудь, отец рассмеялся. По пути домой он заметил:

— Милая история, но когда человек умирает, он становится пищей для червей, — и притормозил у ларька с хот-догами.

Вернувшись домой, мы увидели Бабулю, которая поспешила к нам с новостью. Она только-только закончила говорить по телефону с миссис Курдмейер, и та сообщила, что миссис Хортон умерла.

— Умерла во сне, — сказала Бабуля.

— Какой ужас, — вздрогнула мама, а я подумал — каково это: заснуть и никогда не проснуться.

Затем перед моим мысленным взором мелькнула белая машина, стоящая перед нашим домом в Драном городе.

Проводы миссис Хортон состоялись в Похоронном доме Клэнси — старом белом особняке, окруженном гигантскими дубами. Родители и мы с Джимом поднялись по парадной лестнице в холл, насыщенный густым цветочным запахом. Мебель была на резных ножках и с позолотой. На кофейном столике стояла громадная ваза белых лилий. На стенах в витых позолоченных рамах висели пейзажи. В углу были старинные часы в корпусе из полированного дерева, за стеклом двигался маятник. На циферблате были изображены полумесяц и звезды.

Отец Тедди Дандена, который днем был пожарным, а по вечерам подрабатывал швейцаром у Клэнси, открывал двери и провожал людей в залы прощаний. Он был грузным, краснолицым, с седыми усами и вьющимися каштановыми волосами. Данден поздоровался с моими родителями, и те шепотом приветствовали его. Глядя в пол и сложив руки на церковный манер, он провел нас в зал, набитый людьми в черном. Здесь стояла тишина, если не считать плача в глубине помещения, где я увидел освещенный гроб в окружении цветов.

Мама положила руку мне на плечо и легонько подтолкнула вперед. От тесноты и близости профиля миссис Хортон у меня тошнота подступила к горлу. Смерть была островом безмолвия, и вот мы стояли здесь, над умершей. Я знал, что стоит мне посмотреть на Джима, как мы рассмеемся. А потому мы стояли, вперившись в перекошенное восковое лицо покойницы. Она была несчастлива в своем сне. Мне пришло в голову, что никто из соседей, пришедших проститься с миссис Хортон, никогда с нею не дружил. Я перекрестился и отвернулся.

Питер Хортон в ботинках-говноступах и застегнутом пиджаке, пуговицы которого, казалось, сейчас вырвутся из петель, сидел в переднем ряду, как оглушенный колотушкой кот из мультика. Его широко раскрытые глаза смотрели на мир без всякого выражения, а когда я выразил свое сочувствие, он хрюкнул в ответ.

— Он словно пришел с зомби-острова, — сказал Джим немного спустя, когда мы переместились поближе к двери.

Я кивнул в сторону мистера Конрада, который сидел один в заднем ряду и ковырялся разогнутой скрепкой в своем гигантском левом ухе.

— Он хочет докопаться до Китая, — сказал я.

Миссис Фарли разговаривала о девочках-скаутах с миссис Бишоп. На мистере Хаккете была его форма времен Корейской войны, и я почти что ожидал увидеть штаны, порванные осколком гранаты. Миссис Рестуччо дремала, сидя на стуле, а отец Ларри Марча рассказывал Даймонд Лил анекдоты из серии «тук-тук».[59]