Основная проблема маргиналов — стремление к признанию, самореализации, воздаянию себе любой ценой — от эстетического протеста до политического переворота.

В конце XX века маргинализм становится все больше межнациональным явлением. В Соединенных Штатах со второй половины 1950-х годах стал набирать силу негритянский протестный маргинализм. Заслуга борца за гражданские права чернокожего населения Америки Мартина Кинга состояла в том, что он смог придать этому движению нормальный — политико-гражданский — контекст. Иной ракурс — сугубо маргинальный — пытались придать движению такие экстремистски настроенные активисты, как Малкольм Икс, лидеры организации «Черные мусульмане», позже «Черные пантеры». Но дезорганизовать политическую жизнь США, противопоставив две расы, им не удалось. Впрочем, их дело еще не потеряно.

С притоком в Западную Европу миллионов эмигрантов из Африки и Азии стал формироваться новый «пролетариат» уже по расовому признаку. Естественно, это привело к появлению новой разновидности маргинализма на расово-национальной почве. Исламский радикализм, африканский негрютид, пантюркизм со страниц научных книг перекочевал в повседневную жизнь западноевропейских городов. Эти реалии порождают массу споров, спекуляций, не имеющих шансов на достижение гражданского согласия в обществе. Проблема разрешится «сама собой», но чем конкретно это кончится, предвидеть трудно. Веер прогнозов — пришельцы со временем ассимилируется, для чего необходимо демаргинализировать их, включив в общество, до — все закончится гражданской войной и новой «пролетарской революцией».

Издавна проблема свободы сводилась к азбучной дихотомии: «свобода — хорошо, несвобода — плохо». Правда, это не мешало идеологам рабовладения или крепостного права на протяжении веков успешно отбиваться от покушавшихся на проводимую ими политику «несвободы», но все же корыстные интересы рабовладельцев и крепостников были очевидны и держались на силе. Падение этих форм угнетения воспринималось не только как торжество справедливости, но и очевидности, поэтому достаточно необычен вопрос, который стоит перед современным обществом: может ли свобода служить источником саморазрушения общества? И хотя ответ также относится к разряду «очевидных», ибо фактов, свидетельствующих в пользу возможности использования свобод в качестве тарана по разрушению общественных устоев предостаточно, вокруг проблемы «негативных и позитивных свобод» развернулась серьезная идеологическая борьба.

В сухом остатке перед гражданским обществом стоит проблемная задача: как отличить свободы, ведущие к развитию и укреплению общества от свобод его разрушающих? А осознав отличия, как защищать общество не скатываясь к антидемократическому строю через политику «закручивания гаек»?

В традиционном социуме дилемма разрешается сравнительно просто — деструкция блокируется с помощью жестких морально-правовых и авторитарных регуляторов, просеянных через сито веков. Но ценой прочности социальных конструкций является жертва развитием. При демократии развитие — это все, поэтому граждане получают широкие права и свободы, дающие им возможность самореализации, но, одновременно, возникает подспудная угроза, что благодаря этим свободам, наберут силы и попытаются захватить командные высоты в обществе деструктивные силы. Так возникает проблема «негативных свобод».

Что имеется в виду под свободами «созидательными» и «негативными»? Взять постсоветскую Россию. Переход от социализма к капитализму не преследовал цели создания новых производительных сил. Реформы свелись к набору мер по быстрому обогащению отдельных групп населения. Ведущей свободой стала свобода выкачивание доходов из экономики вплоть до уничтожения «ненужных» с точки зрения получения быстрой прибыли отраслей. В результате некогда мощная промышленная и научная держава мира за считанные годы откатилась в «середнячки», и ныне мечтается хотя бы не скатываться дальше.

На этом список добровольно приобретенных негативных свобод не исчерпывается. К ним относится такая напасть, как повальное открытие вузов («университетов») в 1990-е годы. Университетами они прозывались потому, что там готовы были учить чему угодно — хоть психологии, хоть менеджменту с юриспруденцией. Если в СССР было 650 вузов, то в Российской Федерации их число увеличилось до 1,5 тысяч, не считая огромного числа филиалов. Откуда взялись преподавательские кадры и какого качества — лучше не вспоминать. Столь же лихо пеклись кандидаты и доктора наук. Налицо профанация высшего образования, которое было превращено в разновидность коммерческой деятельности. Но дело даже не деньгах и липовых дипломах и диссертациях, а в том, что были выпущены миллионы псевдоспециалистов, не пригодных ни к работе по специальности, ни к сколько-нибудь серьезной производительной деятельности вообще. Эта огромная масса «лишних людей» еще долго будет аукаться стране. Помимо низкой производительности их еще по выходе на пенсию кто-то должен будет содержать, а уже сейчас Пенсионный фонд трещит по швам. Если мы ныне живем за счет наследия наших отцов и дедов, создавших производительные силы страны, а также ими же разведанных и освоенных природных богатств, то новые производительные силы «специалисты» 90-х годов создать не смогут. А есть еще культура, мораль, которые также претерпели значительный урон. Такова цена негативных свобод того периода.

Остается констатировать: свободы в России стали величайшей спекулятивной игрой. Под флагом свободы воруют, совершаются действия похожие на национальную измену, разрушается экономика, наука, культура, растлевается молодежь. И самое «забавное», что подлинной демократии создать так и не удалось. Государство опять стало собственностью бюрократии, как это было при генеральных секретарях.

Свобода может быть «от чего-то» и «для чего-то». У нынешних либералов она чаще всего выступает в первом качестве: свобода от ответственности, от долга, от морали, от общества, от патриотизма… А во главу угла ставится эгоцентрический индивидуализм (я хочу!). Перефразируя Достоевского, можно сказать: широк либерал, сузить бы его. Правда, тогда он перестанет быть либералом, а станет демократом. Но это уже совсем иное качество. Впрочем, даже либерал Е. Гайдар понимал опасность вседозволенности. В статье «Построить Россию» он писал: «Легализация людей, открыто и публично презиравших законы и общественную мораль… — …была нравственной основой будущего переворота (1917 года)…Горький в "Несвоевременных мыслях", Зинаида Гиппиус в "Петербургских дневниках" хорошо показали прежде всего эрозию общественной нравственности, страшный рост вседозволенности, из которой и выросло чудовище тоталитаризма» (журнал «Открытая политика», № 1, 1994.). Констатация правильная, только почему-то относящаяся к прошлому, хотя либеральная политика конца 1980-х и 1990-х годов вполне соответствовала гайдаровскому умозаключению.

Свобода — коварная вещь. Для умных она во благо, для остальных — во вред. Свободы — благо, если этноэнергетика общества укрепляется, и трагедия, если они способствуют ее разрушению. Именно этот критерий развел демократов и левых (социалистов, коммунистов, анархистов), а также либералов и демократов, либерализм и демократию по разные стороны отношения к жизни.