Мне отсвет видится волшебства

Над дроком, вереском, бересклетом.

Лодия сидела неподвижно, глядя на ту же свечу, а не в глаза Энкино — взгляды их пересекались в маленьком пламени.

Свеча уже догорела до половины. Энкино встал, прошел до окна, вернулся. Лодия хотела сказать ему: «Сядь, успокойся», но молчала.

— О чем ты думаешь? — не выдержала она.

— Думаю… Думаю, Лодия, вот о чем… — медленно начал Энкино. И вдруг развернулся к ней и резко спросил:

— Что с вами делает ваш Князь? Зачем вы ему? Ты даже не представляешь, — он посмотрел Лодии в глаза, — какой жалкий клочок земли это ваше княжество, как убоги ваши строения, как смешны рассуждение этого великого книжника, опять забыл, как его имя… по сравнению с тем, чего достигли мыслители в большом мире.

— Это падший мир, — сказала Лодия. Она знала, что не должна бы слушать это — но продолжала слушать. — Он лежит во прахе, лишенный присутствия Князя.

— Да, весь мир пал, а только несколько тысяч человек, или как вы там себя называете, зажатые на клочке земли среди глухого леса, сохранили себя в первозданном виде. Нет, Лодия. Скажи, Князь — это кто? Это ваш правитель, объявивший себя богом? — Энкино уже размышлял вслух. — Или демон?

— Он — высшее существо. Он — дух, — отвечала Лодия. — Разве ты не понял? Ведь он являлся тебе…

— Если так, что он делает с вами, и почему замкнул вас здесь, как в тюрьме?! Ведь если он так велик, как ты говоришь, он-то понимает, что такое весь мир, и что такое ваше княжество с кучкой «высших».

Лодия примостилась на скамеечке возле камина. В этот день она не была у Энкино. Наставник Мирт объявил, что достаточно, что скоро все произойдет.

— Ты спрашиваешь: что такое весь мир? А сама даже не слышала стихов о любви и не ела никогда печеных каштанов, — на прощанье сказал ей Энкино. — На юге, где я родился, много каштанов.

Лодия заставила его выпить снотворное, он лег на циновку, но уснуть не мог. Целительнице недовольно сдвинула брови. Он очень ослабел и измучен, раз даже лекарства действуют не так, как должны.

— В Соверне это лакомство знают даже бедняки, а у вас… не изобрели даже печеных каштанов в сахаре! Мыслители! Ну что за вздор! — Энкино засмеялся.

— Перестань говорить глупости. Спи, — попросила Лодия.

— Ты считаешь, что это глупости, потому что никогда не пробовала, — не согласился Энкино. — Сначала попробуй, а потом говори. Не перебивай меня, Лодия! Возьми каштаны, надрежь их и положи в золу. Когда достаешь каштан из огня, он лежит, темно-рыжий и тускло блестящий. Но он так горяч, что не удержишь в руке. Твои волосы такого же цвета, мне кажется иногда, что если я коснусь ладонью твоих волос, то обожгусь.

Лодия растерялась:

— Что ты такое говоришь?

— А ты сама знала?

— Нет…

— Вот видишь, надо было сказать.

…Теперь, сидя перед камином и осторожно, щипцами выкатывая печеные каштаны из золы, Лодия думала: их было десять. Вот первый, вот второй… Вдруг ей послышались за дверью шаги. Лодия вздрогнула и замерла, как будто делала что-то запретное. Но ей почудилось.

Она сложила каштаны на блюдо и подошла к зеркалу. Энкино был прав. Волосы у нее цвета печеных каштанов. Лодия почувствовала комок в горле. И как он может говорить о каштанах, находясь на грани безумия или смерти? Это твердость, мужество? Но до сих пор Лодия не так представляла себе мужество… Она смотрела на себя. Лодии не понравилось собственное хмурое лицо, на котором словно отпечаталась тяжесть долга и служения. «Скоро все произойдет», — обещал Мирт. «Они делают какую-то подлость…» Лодия отлично знала, что никакое «озарение» на Энкино не снизойдет. «Вопрос в том, что называть озарением?». Но сердце у него не выдержит.

«Наставник Мирт обрел иную сущность, новое сердце, но зачем оно нужно Энкино?» — мучительно прозвенело в глубине души.

С утра был мороз. Берест, вышедший на ристалище, глубоко вздохнул, выдохнул пар. Он был без шлема, в легких доспехах, не стеснявших движение. Доспех Береста состоял из стальных блях, наложенных друг на друга и закрепленных на прочной коже.

Зрители сидели на деревянных помостах вокруг ристалища. Они ничем не напоминали Бересту толпу, которая собралась на зрелище. Высшие ожидали поединка чинно, в строгом молчании. Казалось, готовится суд или священнодействие. В тишине смотритель ристалища громко сказал:

— Воин Редвин вызвал раба Береста, чтобы подняться на вторую ступень посвящения.

Берест оглядывался, даже медленно повернулся вокруг себя, чтобы хорошо осмотреться. Он хмурился, с нетерпением ожидая увидеть соперника. Высшие на скамьях с презрением наблюдали, как раб озирается по сторонам. Редвин вел себя иначе. Он вышел, ни на кого не глядя, погруженный в себя, сосредоточенный на грядущем испытании. Юноша был в таком же доспехе, как Берест, но крытом поверху черной тканью, на которой ярко блестели чеканенные головки заклепок.

Редвин не сводил глаз со своего врага, лицо которого казалось ему очень простым и удивленным. «Сейчас подадут знак…» — думал Редвин, приняв стойку, а раб, нахмурив брови, так и остался к нему грудью, с опущенными руками. «Вдруг он совсем неумелый? — встревожился Редвин. — Потом будут говорить, что победа ничего мне не стоила… Но ведь я заранее не знал, что этот раб не умеет драться!»

Смотритель ристалища махнул рукой:

— Пусть начнется испытание!

Редвин подумал: если раб так и останется стоять, опустив меч, то придется его убить, но разве это поединок? А тот сердито и громко сказал:

— Постарше — что? — никого у вас не нашлось?

И когда в ответ не услышал ни слова, добавил громче:

— Вы что?! Велели, чтоб насмерть драться, — и против меня мальчишку выставили? У вас стыд-то есть?

Воины на скамьях переглядывались с холодным недоумением. Они знали, что это раб из падшего мира. Оказалось, что он не умеет даже прилично вести себя на ристалище, где испытывается мужество и величие духа.

А Берест рассердился еще сильнее. В издевку что ли его заставляют биться насмерть с мальчиком? Противник казался ему младше Энкино, хотя смотрел твердо и смело.

Редвин поднял брови, держа наготове клинок. Невольник ведет себя недостойно… какой спрос с невольника? У него и так нет чести. Но долгожданный первый бой самого Редвина начинался нелепо: с препирательства с рабом! Парень бросился на врага. Придется убить его скорей, а потом вызвать другого, сильного и смелого. Редвин занес меч. Раб быстро отскочил и поднял свой.

Бой был коротким. Редвин думал, что после глупого начала боя, которое вызвало неудовольствие старших, он может спасти свою честь, сразив этого неотесанного раба в первой же сшибке. Но юноша слишком торопился. Во время колющего удара раб поймал его правую руку себе под мышку левой рукой. Чувствуя лезвие чужого меча у самого горла, Редвин перестал вырываться.