Ясно стало, что этой зимой войны не будет. Москве угрожала Орда, да и не простое это дело, собрать войска со всех земель, чтобы двинуть на Новгород. Посольство от короля Казимира еще не возвращалось, и ждали его не раньше Крещения. В трудах и заботах вседневных неприметно подкатило Рождество.

Светлое Рождество Христово - самый веселый праздник в году. Дети прыгают, не в силах дождаться, когда можно начинать славить, когда пойдут со звездой, а там игры, гаданья, ряженые - кудеса (или хухляки, или шилигины, кто уж как назовет).

- Баба, я славить пойду! - радовался Ванятка, снимая красные сапожки и разоболакиваясь на ночь. (В отсутствие Дмитрия Борецкая, к неудовольствию Капы, хозяйничала и на половине старшего сына.)

- Пойдешь, пойдешь! Спати надоть! - усмехаясь, укладывала Марфа внука. («Весь в Митю! И тот такой же был настырный да нетерпеливый!»)

- Баба, а ты меня побуди! - бормотал Ванятка, укутанный шелковым одеялом, уже сонный, со смыкающимися глазками.

И так же, как этот наследник сотен деревень с крестьянами, рыбных ловищ, угодий, варниц, торговых пристаней, радовался, что завтра пойдет славить и получать в подарок аржаные пряники, так же и дочка Ивана, худенькая светлая девчушка в залатанном платьице, засыпая под вытертой овчинной шубой, сладко грезила о завтрашнем дне и уже украдкой связала плат в узелки - было бы куда складывать славленые пироги.

- Батя, а мы к боярыне Марфе пойдем! - выдавала она отцу ребячьи тайны.

- Куды! На том конци живет! К Захарьиным походьте, любо ищо к кому!

- Не! Мы хотим к Марфе! - капризно протянула девочка, уверенная, что отец не откажет ей.

- Спи! К Марфе ей… «Госпожа Марфа» надоть говорить…

В Сочельник, под Рождество, девки гадали, лили воск и олово на воду, бегали в баню глядеть суженого, выкликали, пололи снег. У ворот окликали прохожих - какое имя скажет, так будут звать жениха. Олена Борецкая сама бегала на Волхово за свежей водой - сидели в нижней горнице с девками, смотрели в кольцо. Сыпали перстни в шапку, под песню вынимали - кому что придет.

Будем перстни тресть.

Будем песни петь.

Лим-лели!

Мы кому поем,

Мы добра даем,

Лим-лели!

Ай, чей перстенек.

Того песенка,

Лим-лели!

Кому выдастся.

Тому справдиться,

Лим-лели!

Залетел воробей

На чужу сторону,

Лим-лели!

А с чужой стороны

Он не вернетце,

Лим-лели!

Девушка, доставшая перстень, расстроилась - к разлуке. Оленке досталось еще хуже:

На гумно иду,

Во трубу трублю,

Лим-лели!

А с гумна иду

Я потрубливаю,

Лим-лели!

Это значит, горе горевать. Следующей зато достается близкое замужество:

Ходит кошечка

Да по лавочке,

Лим-лели!

Водит котика

Да за лапочки,

Лим-лели!

С утра только что окончилась Христова заутреня, как на дворе Борецких уже раздался хор согласных мужских голосов:

Христос рождается, славите,

Христос с небес, срящите,

Христос на земли, возноситеся.

Пойте Господеви, вся земля,

И веселием воспойте людие,

яко прославися!

Это собрались свои мужики-холопы и парни-уличане. Окончив ирмос, тотчас начинают кондак:

Дева днесь пресущественного раждает,

И земля вертеп-неприступному приносит,

Ангели с пастырьми славословят,

Волсви же со звездою путешествуют:

Нас бо ради родися отроча младо,

превечный Бог!

За первыми славщиками последовали другие, там третьи, четвертые…

Из поварни Борецких славщикам решетами выносили пироги, подносили пиво. Сама боярыня спускалась на крыльцо, раздавала мелкие деньги. Приходили старики и калики, парни и девки, артельные грузчики, свои холопы. Скоро обширную горницу наполнили дети:

- Баба Марфа, мы славить пришли! - ликуя, кричал Ванятка из толпы ребят, одетых кто как: кто во свое, по росту, ладное и дорогое, кто попроще, кто и совсем в тряпье и опорках. Бедные озирались по сторонам, разглядывали, раскрывая рты, великолепие боярской избы.

- Славьте, славьте!

Скрестив руки на груди и улыбаясь, Марфа слушала, как детские голоса старательно, хоть и не совсем складно, выводят ирмосы, а затем, переглянувшись и потолкав друг друга с юным восторгом, - древнюю поздравительную:

А и шел Дристун

Вдоль по улице,

Лим-лели!

А кому поем,

А тому добро.

Лим-лели!

Она сама раздала малышам козюли, печенные из крутого теста: олешек, всадников, коней и баранов с загнутыми рогами, птиц и те, свернутые, заплетенные кольцами витушки, в которых нетрудно было угадать проклятых не один раз языческих змеев. Оленка, Пиша и несколько баб из дворни помогали детям завязывать в платочки сладкие пряники, шаньги и медовые коврижки. Один, маленький, впервые в боярском тереме, струсил, разревелся. Марфа подняла на руки, огладила по голове.

- Сопли-то распустил! - приняла платок, протянутый Пишей, утерла нос и зареванные глазки. - Как зовут-то тебя, добрый молодец, величают по изотчеству?

Мальчонка робко улыбнулся, потупился. Марфа сама уложила ему гостинцы в плат, перевязала получше:

- На, бежи! Да не робей вдругорядь!

С вечера второго дня уже заходили кудесы. Захлопали двери домов. Косматые фигуры в вывороченных шубах, в бабьих сарафанах, кто козелью - с козьей головой на плечах, кто лесовиком, кто медведем. Тряпки машутся, хрюкающие голоса, пляшут. Ну, началось!

У Борецких ворота настежь. Одни, другие, третьи! Топот шагов по лестнице, стук в двери, слышно, как отряхают снег в сенях, облако морозного пара - и вваливаются новые. Одни других чуднее, толстые и тонкие, с рогами, хвостами и той еще украсотой, от которой девки закрываются и прыскают в рукава.

Оленка только забежит, схватит кусок пирога, на ходу опружит, обжигаясь, ковшик горячего сбитню - и опять вон из терема.

- Куды?! - окликнет Марфа.

- Мы кудесами!

- С кем-то?

- С Маней Есиповой да с Иришей Пенковой!