— Что стряслось? — поразился тот. — Мы, кажется, туда вовсе не собирались! Мы хотели просто погулять в окрестностях, ни в коем случае не заходя внутрь…

— Я передумала, — быстро сказала Рашида. — Я простая ветреная женщина, каких у тебя полно было на Эльдорадо…

Кратов все же успел оглянуться на бегу. Он сразу же понял, что побудило Рашиду изменить свои первоначальные намерения.

К потному метарасисту поступью палача, изгнанного из заплечных дел гильдии за излишнюю жестокость, и тем же выражением на лошадиной физиономии, приближался доктор социологии Уго Торрент. Изможденный, всклокоченный, в необъятных шортах со множеством карманов и все той же жилетке до колен.

Аллея закончилась, просто и естественно сменившись величественной колоннадой, накрытой массивным цилиндрическим сводом — последние деревья соседствовали с первыми колоннами из перевитых металлических струн. На громадной высоте, между ребрами полукруглых арок, носились птицы. В промежутках между колонн на одинаковых постаментах из черного мрамора покоились разнообразные аллегорические фигуры.

— Вот это я уже где-то видел, — сказал Кратов, указывая на вздыбленную тварь, очень похожую на безгривого льва, о шести тяжелых лапах с перепонками и при раскидистых лопатовидных рогах.

— Там написано, — пожала плечами Рашида. Кратов присмотрелся.

— Ну конечно! — воскликнул он. — Это же Титанум. Скульптор, понятное дело, неизвестен… У них эти звери — вроде наших девушек с веслом, на каждом шагу. В городах, посреди пустынь, даже на дне моря!

— Самое время рассказать мне про Титанум.

— Что про него рассказывать? Это же планета Федерации…

— Ты не поверишь, но это я еще помню…

— … слетай и посмотри.

— Будь ты проклят, Кратов! Я двадцать лет не покидала Земли!

— И это я тоже видел! — он бросился к следующей скульптуре из древнего, некогда девственно-белого, а теперь подернувшегося старческой прозеленью, камня. Скульптура изображала шестилапого ящера с уродливой плоской головой и гребенчатым хвостом. — Я даже привозил такую с Уэркаф по просьбе Института общей ксенологии. Неужели они сбагрили сюда мой подарок?!

— Гляди-ка, вон еще один гад о шести конечностях, — удивилась Рашида.

— Это я не видел, — сказал Кратов. — Какой-то цурахкут со Схамагги. А может быть, — он призадумался, — «цурахкут» — это имя скульптора…

— Похоже, иметь две руки и две ноги в вашей Галактике считается дурным тоном, — заметила Рашида.

— Отчего же. — возразил Кратов. — Такие, как у тебя, — только приветствуется.

— Я сейчас умру! — она притворно закатила глаза. — Не прошло и двадцати лет в окружении многоногих монстров, как этот человек научился говорить комплименты!

— Дьявол, я даже не знаю, где это — Схамагги!

— Ты не обязан знать все.

— Да, но все же хотелось бы… — Кратов рассеянно прочитал табличку под следующей фигурой. — «Уншоршар с планеты Оунзуш». Никогда бы не подумал, что на Оунзуше что-то уцелело после штурмовиков Черной Руки.

— Самое время рассказать мне про Оунзуш. — терпеливо промолвила Рашида.

— Собственно, рассказывать нечего. Была такая планета, населенная умными и добрыми пауками Офуахт…

— Бр-р-р! — поморщилась женщина.

— Потом на нас напали агрессоры.

— Агрессоры — в наше время? В нашей Галактике?! Что еще за агрессоры?

— Ну, какие у нас могут быть агрессоры, кроме эхайнов…

— Кто такие эхайны?

— Зубная боль, — усмехнулся Кратов. — В общем… планета, конечно, осталась. Но теперь там нет ни пауков Офуахт, ни этих вот уншоршаров, которые были у них ездовыми животными, ни даже самого захудалого червяка. Впрочем, кажется, уншоршар попал сюда до того.

— Ни за что не поверю, что можно уничтожить все живое на целой планете!

— Я тоже не верил, пока не увидел собственными глазами… Правда, то был не Оунзуш.

— Есть что-то, чего я о тебе не знаю? — тихо спросила Рашида, тревожно заглядывая ему в глаза.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — вздохнул Кратов.

Они шли молча, без особого любопытства разглядывая высеченные из камня, вырезанные из дерева, отлитые из металла образы все более удивительных созданий.

— А вот это ты где-нибудь встречал? — наконец нарушила молчание Рашида.

Кратов непонимающе уставился на монументальную композицию из трех нагих тел, застывших в неестественно напряженных позах, одинаково мускулистых, обративших к небесам одухотворенные лица.

— Неужели Кристенсен?! — ахнул он.

— Он самый, — засмеялась Рашида.

— Да ведь это должны были быть мы!

— Ну нет! — протестующе всплеснула руками женщина. — Где я возьму такие бицепсы и брюшной пресс?!

— Ты — в хорошей форме, — сказал Кратов. Рашида прищурилась, чуточку притушив полыхание синих глаз.

— Это тогда, в ресторане «Ангел-Эхо», я была в хорошей форме, — промолвила она. — А сейчас я — в отличной… Но таким зверовидным пресмыкающимся я не была никогда.

— К тому же, все трое — мужеска пола, — заметил Кратов.

— Так значит, это не «Устремленные в небо»? — приглядевшись, разочарованно спросила Рашида.

— Нет. Это «Последние титаны».

— То-то я смотрю, они на небо таращатся. — сказала Рашида — Ждут, наверное, что их папочка Зевс молниями отстегает!

— Мы пришли, — промолвил Кратов. — Что дальше. Рашуля?

… Тауматека, что в переводе с древнегреческого означало «хранилище тайн», таковым и являлась. Это был самый большой в населенной людьми части мироздания музей удивительных и зачастую до сих пор не постигнутых находок, галактическая кунсткамера. Экспозиция Тауматеки превышала даже Вхилугский Компендиум, коим так кичились древние нкианхи, лишь отчасти уступала Згохшулфскому Музею галактических культур и, разумеется, вряд ли могла соперничать со Сфазианским Экспонаториумом. Первые экспонаты были доставлены в старое здание (фундамент которого еще сохранился кое-где под стенами современного комплекса) почти двести пятьдесят лет назад, в эпоху бурного освоения Солнечной системы.

Здесь еще можно было увидеть последние сохранившиеся камни из двадцати пяти килограммов реголита, доставленных Армстронгом и Олдрином на Землю из первой лунной экспедиции.

Здесь же был выставлен первый, он же последний, он же единственный добытый венерианский левиафан, самое большое живое существо в мирах Федерации правда, в виде скелета, поскольку рыхлая плоть чудовища никакой консервации не поддавалась.

Отпечаток четырехпалой ладони в бронированной перчатке на окаменевшей маастрихтской глине мелового периода.