– Это вино, Давид, – сказала я, раньше Рауля сделав глоток. – Самое настоящее вино.

– У меня тоже вино, – поставил перед другом свой бокал Рауль. – Вполне неплохое. Попробуй!

Давид недоверчиво понюхал оба бокала, затем сделал по маленькому глоточку из каждого.

– Ничего не понимаю… У меня галлюцинации? Оренсе, ты у нас медик, скажи, что со мной? – вроде бы и шутливым тоном спросил Давид, однако в его глазах была тревога. – Я и правда глотнул чьей-то крови! А если не крови, то чего-то очень на нее похожего… Соленого. Может, ты оказался прав насчет вина?

– Жаль, твой бокал разбит вдребезги, – словно не слыша его, пробормотал Рауль, разглядывая осколки. – Если бы хоть капелька осталась!

– Все же я не понимаю, как вино в моем бокале превратилось в кровь!

– Таинство причастия, – ляпнула я. – Вино претворяется в кровь…

– Что ты хочешь этим сказать? – насторожился парень.

– Это первая аналогия, пришедшая мне на ум, Давид. Вино в физическом смысле остается вином, но «превращается» в кровь верой.

– То есть считаешь, что я был так уверен в том, что вино тут «порченое», что оно мне и показалось странным на вкус?

– У меня нет других объяснений, Давид.

– Брызги на полу высохли быстро, в осколках ничего не осталось, понять, что ты выпил, теперь невозможно, – сказал, поднимаясь с корточек, Рауль. – Но не думаю, что это была кровь.

– Никто мне не верит, – с досадой махнул рукой парень. – Ладно, я сумасшедший, и что?

– Давид, никто не говорит, что ты сумасшедший. Дом и правда не так прост, как кажется, – сказала я. – Я верю тебе.

– Еще бы ты мне верила, – прошептал Рауль.

– Приберу тут, пока никто не обрезался. Хватит нам и одного раненого, – сказала я, поднимаясь с места, чтобы опять принести совок и веник. Глянув на Рауля, я увидела на его футболке в области груди темное пятнышко.

– Рауль, кажется, ты испачкался вином…

– Где? – спросил он и оттянул футболку, чтобы лучше разглядеть. – Не страшно, потом отстираю.

Он отпустил ткань, и я увидела, что на ней стало больше пятен.

– Погоди-ка… – нахмурившись, я взяла его руку и повернула ладонью вверх. – У тебя на пальцах кровь. Порезался?..

– Вряд ли, я не трогал осколки.

– Может, открылась рана? – обеспокоилась я.

– Вот! – обрадовался Давид, найдя логичное, по его мнению, объяснение произошедшему. – Так ты мне крови в бокал и накапал! А мы тут голову ломаем…

– Бинт сухой, – возразил Рауль, ощупав повязку. – Давид, не чуди. У тебя либо подсознательно отпечаталось, что вино порченое, как предположила Анна, либо у тебя во рту какая-нибудь ранка. Может, десна кровоточит, вот и примешалась кровь к вину. А может, ты что-то такое съел, что изменило твой вкус?

– «Что-то такое съел», – обиженно проворчал Давид. – Я суп съел, который сам же и приготовил!

– По-моему, нам пора спать, – вздохнула я. – Это самый разумный выход.

– Ты права, женщина! – указал на меня пальцем Давид.

Мы вместе прибрали на кухне, поднялись на второй этаж. Но разойтись по спальням так и не смогли, потому что увидели сидевшую в кресле Лусию. Она плакала.

Я окликнула девушку по имени. Услышав мой голос, Лусия поспешно вытерла глаза. Рауль с Давидом растерянно переглянулись.

– Что случилось?

Лусия помотала головой, будто не желая рассказывать. Но вдруг, закрыв лицо руками, громко зарыдала. Слезы хлынули так бурно, что текли из-под ее ладоней, просачиваясь сквозь пальцы.

– О господи, – вздохнул Рауль. – Лусия?.. Ты поссорилась с Серхио?

Об этом подумала и я. Похоже, нас и правда поразил вирус конфликтов.

– Ребенок заболел, – выдавила сквозь рыдания Лусия. – Мама сообщила…

– Что с ним? – встревожился Рауль. – Если нужна помощь…

– Я хочу выйти отсюда! – прошептала Лусия, отнимая ладони от заплаканного лица.

– Выйдем, обязательно! Утром найдем ключи.

– А если не найдем, то высадим решетки, – поддержал Рауля Давид. Но Лусия будто и не услышала их. Всхлипнув, она зарыдала еще громче. Я же, гладя ее по растрепанным волосам, не могла отделаться от ощущения, что что-то в этом коротком разговоре мне показалось странным. Кричащим, будто белая нитка на темной ткани. Но я никак не могла уловить эту «неправильность».

– Что случилось? – послышался за нашими спинами еще один голос. Пришла Моника.

Так как Лусия рыдала, за нее ответил Рауль.

– И где Серхио? – нахмурилась Моника, присаживаясь перед Лусией. – Почему его жена тут плачет, переживает из-за ребенка, а он находится не с ней?

– Дорогая, ну может, он сейчас ищет выход из дома, – послышался еще один голос, мягкий, – Марка.

– Он спит! – выкрикнула Лусия. – Сказал, что до утра мы все равно ничего не сможем сделать, и… уснул!

– Безобразие!!! – возмутилась Моника, резко вставая на ноги. – С твоего разрешения, Лусия, я сейчас пойду и разбужу его! Как он может спать, когда его жена страдает? Это не по-мужски! Это вообще…

– Дорогая, успокойся, – вежливо, но уже с некоторым нажимом попросил Марк.

– Успокоиться?! – неожиданно взвилась Моника. – Но как можно спокойно спать, если твой ребенок болен, жена с ума сходит от переживаний, а…

– Дорогая, не вмешивайся, это дело Лусии и Серхио, – с уже явным раздражением произнес Марк. Такой тон был столь не характерен для Марка, что и Рауль, и Давид, да и сама Лусия, мгновенно переставшая плакать, оглянулись на парня.

– Я не могу не вмешаться, если вижу плачущую по вине мужчины женщину!

– Эй, тебе сказали не вмешиваться, – довольно резко бросил Монике Давид. Ссора вспыхнула мгновенно, ее огонь охватил не только Давида и Монику, но и Марка, выступившего, к удивлению, не на стороне любимой. Полетели слова-гранаты, взрывая остатки выдержки и разнося на куски разумные доводы, засвистели упреки-пули, расстреливая дружескую привязанность и теплоту, загрохотали снаряды взаимных оскорблений, беспощадно уничтожая все доброе, что было между этими людьми. И случилось это так неожиданно, так бурно, что мы – я, Лусия и Рауль – растерялись, не зная, как поступить. Сейчас вмешаться в ссору равносильно появлению на поле боя безоружного. Самоубийство. Попытаться остановить ее – все равно что броситься телом на прущий танк в желании притормозить его. Безумие. Перекричать – сродни потугам шепотом заглушить грохот канонады.

И все же Рауль, опомнившись, вмешался:

– С ума сошли! Прекратите!

Поле боя, танк, канонада… Его голос утонул в очереди упреков, которую неожиданно разрядил в Монику Марк, обвиняя ее и в желании вмешиваться во все, и в стремлении доминировать, и в излишнем раздувании любой ситуации.