– Я даже не знаю…

– Придёт время, и ты получишь необходимое знание, но будет ли от этого легче?

– Одно только понимание ситуации многого стоит. – сын попробовал утвердиться на своей позиции.

– Это если тебе есть что противопоставить. Но когда ты видишь, понимаешь, уверен в своих дальнейших действиях, а руки и ноги у тебя связаны… Извини за жестокость, но представь ситуацию: у тебя на глазах убивают близкого тебе человека или сжигают дом, а ты связан по рукам и ногам, и ничего не можешь сделать. Кто именно тебя связал – ты не знаешь. – Степаныч вопросительно посмотрел на сына.

…. А тот промолчал, не зная – что ответить отцу на его слова.

– Только не надо говорить, что ты перегрызёшь верёвки – они у тебя за спиной и зубами до них ну никак не достать. А теперь добавим в картинку действующих лиц! – Представь, что в это время мимо связанного тебя прохожу я и даже здороваюсь с тобой, но делаю вид, что не вижу связанных рук. Сказать ты ничего не можешь в силу ну хотя бы кляпа во рту. Потом я прохожу дальше, а тебя обвиняют в убийстве кого-то или поджоге чего-то. Так ли это важно?!. И отправляют в тюрьму на продолжительный срок. Ты отбываешь его и выходишь на свободу. Слегка изуродованный жизнью, но всё ещё живой… – внутри Степаныча начинала закипать накопившаяся злость.

– Как-то это неприятно… – голос сына прозвучал неуверенно, он как будто хотел уйти от разговора.

– Неприятно представлять. А пережить?!. Так вот, я не договорил. Ты буквально выползаешь за забор и видишь, что никому здесь уже не нужен…

– Весёленькую ты картинку рисуешь, папа.

– …твои действия в этой ситуации?

– Ну, наверное, я попытаюсь объяснить.

– Допустим. А как после этого ты станешь ко мне относиться? Мне ты тоже станешь объяснять?

Юра замялся и в который раз уже промолчал. А Степаныч продолжил:

– Я понимаю, что в твоём возрасте мир представляется в более ярких красках, но придёт время и краски побледнеют, а местами и вовсе облезут, открывая слой ржавчины… А что касается «объяснить» – ты уверен, что тебя станут слушать окружающие, как минимум половина которых уверена в правоте твоей посадки?..

Но сыну такая агрессивность отца показалась непонятной и необъяснимой, поэтому он постарался закончить неприятный разговор:

– Пап, ты извини, мне уже пора – через час репетиция.

– Да, конечно. Всё равно эти разговоры не в состоянии что-то реально изменить. Иди, Юра. И пусть тебе в творческом направлении повезёт больше, чем мне! И обязательно передавай мой привет Алёне, хоть она и не хочет общаться со мной.

– Ну почему «не хочет»? – ей просто некогда, – попытался защитить сестру Юра.

– Почему не хочет? – да потому, что на момент моей «посадки» она была ещё совсем маленькой и не помнит отца. А потом… кроме неё никто не знает – что ей обо мне рассказывали за эти годы… Ладно, сын, беги. А то ещё опоздаешь из-за меня… Жалко только, что вы повторяете мою ошибку – слушаете старого идеолога и больше доверяете его мнению, чем собственным глазам. Дай Бог, сын, чтобы вам никогда не пришлось за это заплатить…

Юра кивнул головой и ушёл, пользуясь возможностью отделаться от неприятного разговора. А Степаныч остался наедине со своими мыслями…

…В частности, его всё больше интересовала мысль – как доказать окружающим, и детям в том числе, что он совсем не та сволочь, которой его стараются выставить родители и сестра перед другими…

В какой-то бестолковой суете день проходил за днём, не принося с собой ни особой радости, ни весомой печали. Всё было каким-то серым, если не сказать – бесцветным. Впрочем… мрачные краски всё-таки были!

Когда-то Степаныч без особого внимания прочитал строки Библии, что однажды настанут времена и дети пойдут против родителей, а родители против детей. Тогда он не придал особого значения этим словам. Просто прочитал – и всё, слишком уж нелепыми казались эти слова. Не могут люди быть такими жестокими! Но слова запомнились.

Только как можно поверить в подобное, если вот его, чтобы не ходить далеко за примерами, при освобождении возле зоновских ворот встретил человек, ничего Степанычу не должный. Просто в своё время вместе отбывали срок на одном бараке. Потом тёзка – его тоже звали Сашей – освободился, а при освобождении оставил свой номер телефона… Встретил под зоной, за свой счёт нанял такси, чтобы отвезти освободившегося к себе домой. Там накормил его и дал возможность выкупаться. А потом, опять-таки – на свои средства, отвёз в город на вокзал. А это около 40 километров! И посадил на поезд. Значит, есть всё же люди на белом свете?

А теперь вернувшийся в этот мир Степаныч сам столкнулся с таким отношением.

Сначала его твёрдо и настойчиво вытеснили из дому родные, вроде бы, люди. Дав понять, что жизни там не будет. Поначалу по своей наивности, и из-за не слишком приятных отношений с отцом, всю вину за это вернувшийся в «тёплые объятия» семьи сваливал на своего родителя. Но теперь он уже не был уверен в своей правоте. Как оказалось, его младшая сестрёнка за то время, что его мотало по зоновским закоулкам, родительскую квартиру и дачу переписала на своё имя, и теперь не испытывала ни малейшего желания делиться. Ещё бы! Ведь сына и брата все давно уже похоронили. Вон, даже фотографии его сожгли, т. е. и память о нём хотели стереть! И его возвращения в этот мир никто не ждал – за весь этот срок в письмах, а потом и в телефонных разговорах шёл обмен общими фразами.

А он явился… хоть и парализованный наполовину, но всё-таки живой. Да ещё и жениться умудрился в придачу. Уж этого от него – еле передвигавшегося калеки – точно никто не ожидал.

Помыкавшись по родственникам, Степаныч убедился, что никто помогать ему не собирается. Более того – его бы с удовольствием утопили в какой-нибудь очередной грязи. Наглядный пример – сестрёнкино обвинение в вымогательстве. И тогда он от безысходности написал ещё одну статью. По большому счёту это был рассказ о тех же событиях, но немного другими словами и без привязки к конкретным фамилиям. Не хотелось снова выслушивать напряжённо-вежливые слова участкового о том, что его писанина ничего не изменит. Как это уже было в прошлый раз по поводу статьи, которую он выложил в интернете. А то, что обнародование этой истории многое способно изменить, Степаныч уже убедился – чего стоила только шестимесячная тяганина по судебным инстанциям. Это после одной единственной статьи в интернете!

Это было, пожалуй, единственное доступное ему сейчас оружие. Платить судьям и адвокатам ему было нечем, сдаваться не хотелось, а отступать было некуда. Вот и занялся он тем, что умел лучше всего, чем кормился все эти злосчастные 15 лет – сел писать. Правда, статьи выходили довольно злыми. Но откуда взяться доброте, когда не чужой какой-то дядька, а родители и сестра сживали его со свету ради того, чтобы не пришлось тесниться в трёхкомнатной квартире?!