— Ну-ка, малый, привяжи меня к дереву!

— Но…

— Уж я сумею их ублажить! Всех! Всех до одной!

Он скинул с себя всю одежду и обхватил руками ствол дуба, после чего Жослен накрепко привязал его, облачился мельником и поспешил скрыться с этого несчастливого места. И вовремя, надо заметить, потому что из ворот монастыря уже выходила довольно многочисленная процессия оскорбленных в своих лучших чувствах пожилых бенедиктинок, вооруженных всеми инструментами, необходимыми для проведения экзекуции.

Они, разумеется, сразу же заметили подмену, но не оставили своих первоначальных намерений, сочтя, видимо, что один плут стоит другого.

На спину мельника посыпались яростные удары.

— За что?! — возопил он. — Я ведь не враг вам, как тот сопляк! Напротив, каждая из вас останется довольна! Слышите, каждая! Отвяжите меня, и я приступлю к делу тут же, под этим деревом! Я обещаю вам, сладкие мои, желанные…

Но этими словами он лишь еще больше распалил гнев беззубых монахинь…

А Жослен… Жослена, говорят, недавно видели в Версале, где он командует подразделением швейцарских гвардейцев, ни больше ни меньше!

…Теперь мне стало ясно, почему бравые швейцарцы по ночам запросто впускают в святая святых, в королевскую приемную, всех желающих позабавиться на рабочем столе Людовика XIV.

Видимо, входная плата надежно усыпляет в подчиненных Жослена чувство воинского долга…

А еще я вспомнил о том, что в средние века имел место случай обратного порядка, когда женщина переоделась в кардинальское облачение, причем не просто переоделась…

В старых хрониках встречаются сообщения о том, что «в году 854 от Рождества Христова Иоанна, женщина, унаследовала трон от Папы Льва и царствовала два года пять месяцев и четыре дня».

Вот это переодевание!

Женщина — Папа Римский!

А ведь эту дерзкую монашенку не назначили вслепую по чьей-то высокой рекомендации, а ее избрал на этот высокий пост синклит суровых кардиналов, которым, конечно же, и в голову не могло прийти, что они обсуждают кандидатуру переодетой женщины.

И ее избрали, потому что претендент в гораздо большей, чем его конкуренты, степени соответствовал всем необходимым требованиям.

Когда же тайное вдруг стало явным, они, жестоко оскорбленные столь наглым обманом, забили ее, только что родившую, камнями (или, по другим данным, привязали к конскому хвосту), вкладывая в этот жестокий акт не столько обиду обманутого доверия, сколько ненависть к чужому успеху, который оказался настолько великим, что далеко выходил за рамки их компетенции и возможностей…

Собравшиеся наградили Лафонтена аплодисментами.

— Где еще процветать плутам, как не в Версале! — воскликнул Пегилен де Лозен.

— А что им, беднягам, еще остается? — усмехнулась Анжелика. — Ведь Париж переполнен ими до отказа…

— О, не только Париж, — проговорила Ортанс. — Эта саранча превосходно чувствует себя в любом городе и в любом климате, даже самом суровом…

— Видимо, об этом и пойдет речь? — спросила Анжелика.

Ортанс кивнула и начала свой рассказ.

— Как вам известно, мы с мужем три года прожили в Лондоне, где он служил дипломатом при нашем посольстве. Там я и услышала эту историю о самом, пожалуй, дерзком плуте нашего неспокойного времени…

На севере России, — продолжала она, — расположен небольшой торговый город, называемый Вологдой. Там, кажется, в 1616 или 1617 году, не помню точно, в семье мелкого торговца Анкудинова родился сын, которого назвали Тимофеем.

Мальчик обучался грамоте в монастырской школе, а когда ему исполнилось 16 лет, его взял в услужение архиерей, по званию соответствующий нашему епископу, — Нектарий, которому пришелся по душе высокий, красивый, умный и весьма обаятельный юноша, способный легко входить в доверие к первому встречному любого ранга и звания.

Тимофей настолько полюбился церковному сановнику, что тот, не колеблясь, выдал за него свою красавицу внучку Авдотью, дав за ней в приданое три деревни и озеро, буквально кишевшее рыбой.

Таким образом смазливый и общительный юноша стал родственником епископа, человеком известным и влиятельным. Вскоре он начал фактически управлять епархией при своем старом и больном патроне.

Для Тимофея все складывалось как нельзя лучше, но после смерти его доброго покровителя в Вологду был, естественно, назначен новый архиерей, для которого муж внучки его предшественника не представлял никакого интереса.

Оказавшись не у дел, Тимофей с горя пустился во все тяжкие и за два года промотал все приданое супруги. Отец его к тому времени уже умер, а мать, прокляв сына, ушла в монастырь.

Жена, в самом недавнем прошлом первая красавица Вологды, теперь вызывала лишь снисходительную жалость окружающих.

Оставшись без средств к существованию, Тимофей впервые за последние два года погрузился в размышления о смысле жизни и пришел к выводу о том, что необходимо помириться с женой и вместе с нею ехать в столицу, где имеется множество возможностей круто изменить свою жизнь.

Так он и поступил.

В Москве ему удалось устроиться на скромную должность писца в департаменте, ведавшим питейными заведениями.

Через три года Тимофей Анкудинов, ставший любимцем начальства, получает повышение: теперь ему поручается руководство всей финансовой деятельностью департамента и, в частности, заведование кассой.

Однако, как известно, можно сменить одежду, но не характер. Наш герой оказался не в силах устоять перед многочисленными столичными искушениями, которые, естественно, требовали затрат, и немалых, так что он, как и следовало ожидать, начал запускать руку в кассу.

Когда же и этого показалось мало, он выпросил в долг у своего кума Шпилькина роскошные драгоценности якобы для рождественского подарка жене. Разумеется, драгоценности, полученные от легковерного Шпилькина, были немедленно потрачены на проституток.

Когда же кум потребовал возвращения долга, Тимофей ответил ему категорическим отказом, причем в самой брутальной форме.

Тогда Шпилькин решил отомстить своему обидчику, что было довольно просто сделать при пустой кассе и грядущей ревизии. По законам России растратчика неминуемо ожидало отсечение правой руки, да еще при унижающих обстоятельствах — на городской площади.

Тимофей хорошо осознавал нависшую над ним угрозу, тем более, что доведенная до отчаяния жена собиралась жаловаться на него начальству и рассказать правду о причинах опустошения кассы.

В таких обстоятельствах Анкудинов счел за лучшее запереть свой дом, в котором в это время находилась жена, поджечь его, а затем бежать в Польшу.

В одном из приграничных городов он встретил немецкого купца Миклафа, подпоил и ограбил его, а затем, миновав границу, представился польским властям царевичем Иваном, сыном покойного русского царя Василия Шуйского. В этом же образе он предстал перед польским королем Владиславом.