— Так-то лучше.

Перед выходом я его целую в губы, чуть задерживаясь. Сегодня мне нужно к своему гинекологу, и она должна дать добро на возобновление сексуальных отношений. И мы с Богданом очень ждём положительного решения.

Вернувшись в кухню, я ставлю вариться бульон на суп, а потом запускаю машину для приготовления смеси. Чудесный девайс, кстати, очень облегчает жизнь, когда нужно стерилизовать бутылочки и соски, мешать смесь и подогревать её до нужной температуры до десяти–двенадцати раз в сутки в трёхкратном количестве.

Через пять минут бутылочки готовы, и я вставляю их в специальные держатели на детских качельках.

— Приятного аппетита, крошки, — улыбаюсь каждому ребёнку.

Дети едят, потом я отношу их в спальню. Меняю подгузники, переодеваю. Кладу всех рядышком на кровати, а сама пока складываю в комод постиранные распашонки и пеленки и негромко напеваю песенку. Им очень нравится колыбельная из мультика про Умку, но я тяну её с трудом. Да, в общем-то, какая разница? Не на конкурсе. Я испытываю удовольствие от пения детям, а они слушают и потихоньку начинают гулить.

Алёна вон уже и на животик перевернуться пытается. Так смешно ножку закидывает, будто шагнуть далеко хочет. Думаю, дело пары дней — и у неё всё получится.

К десяти приходит няня. Дети как раз только-только уходят в первый сон. Мне очень повезло, что они синхронны, иначе бы я совсем с ума сошла.

Я рассказываю ей во сколько они ели и во сколько уснули, обещаю не задерживаться.

Когда выхожу за дверь, то чувствую себя очень странно. Вроде бы и радостно, потому что это мой первый самостоятельный выход из дома после родов, но в то же время в груди теснится тревога.

Вот это дурацкое “а что если…”

А что если малыши сильно расплачутся и няня не сможет их успокоить?

А что если она будет недостаточно внимательно следить за ними, а Алёна всё-таки сумеет перевернуться и скатится с кровати?

А что если пожар, потоп, землетрясение, атака инопланетян, а меня нет с ними рядом?

А-а-а-а!

Цыц, Карина! Стоп!

Мысленно даю себе пощёчину, запрещая разгонять невротические мысли.

С детьми всё будет в порядке. У нас опытна,я проверенная няня, которую они нормально воспринимают, и я буду отсутствовать всего два часа.

Всё будет хорошо.

Я сажусь в такси и еду в клинику. Там всё проходит быстро и по плану. У меня всё хорошо, восстановление пошло быстрее. Были проблемы с сокращением матки, даже маячила вероятность небольшой операции, но всё обошлось. Однако, врач долго не давала добро на возобновление половой жизни.

А сегодня мне есть чем порадовать Богдана. О чём я и пишу ему в сообщении на обратном пути.

“И как мне теперь спокойно доработать день?” — прилетает в ответ и вызывает у меня улыбку.

“Три месяца терпел, и несколько часов потерпишь” — отсылаю ему.

Приходит даже мысль подразнить его и отправить пикантное фото, но в памяти телефона у меня такого не находится, а делать в такси, радуя таксиста, я, конечно, не стану.

Какой-то грузовик с мебелью перегородил проезд к дому, и мне приходится выйти возле шлагбаума. Хочется скорее оказаться дома. Первый самостоятельный выход получился тем ещё стрессом.

Торопливо иду по плиточной дорожке между газонами к подъезду, когда обращаю внимание на ссутулившуюся женскую фигуру в тёмно-зелёном пальто за небольшой деревянной беседкой во дворе.

Уже не впервые вижу эту женщину. Даже как-то заметила, что она приходит незадолго до нашей прогулки с детьми, а когда мы возвращаемся домой, то в скором времени уходит. Хоть и не каждый день, но длится это уже несколько недель.

Я не особенно задумывалась, некогда было, но сейчас мысль пришла. И я решаю её проверить, поэтому иду к беседке.

И оказываюсь права.

На сырой лавке сидит мать Богдана, опустив голову. Такая же опрятная и строгая, какой я запомнила её после наших нескольких не особенно приятных встреч, но без макияжа. Её глаза красные от слёз.

— Карина? — вздрагивает она, когда я опускаюсь рядом на лавку. Не ожидала меня увидеть, не заметила, как я подошла.

— Замёрзли? — спрашиваю негромко. — Может, зайдёте на чай?

Мама Богдана несколько раз удивлённо моргает и сглатывает. В её глазах загорается огонёк, который буквально в секунды оживляет всё лицо.

— А мне можно будет… познакомиться… — она буквально затаивает дыхание, когда спрашивает.

Мой взгляд падает на её руки, в которых она сжимает небольшой пакетик с набором маленьких погремушек. И пакетик этот, вместе с этикеткой, уже достаточно измятый, как будто его в руках сжимали уже далеко не в первый раз.

Ошибки. Мы все их совершаем. Потому что мы — люди. И мама Богдана тоже человек.

А ещё люди должны уметь прощать. Чтобы оставаться людьми.

— Конечно, — улыбаюсь я. — Няня как раз скоро уходит и мне бы не помешала помощь с кормлением.

41

— Мама? — Богдан удивляется, когда заходит в кухню, а потом недовольно сдвигает брови.

Наталья Степановна бросает на меня робкий смущённый взгляд. Ищет поддержки.

— Здравствуй, Богдаша, мы тут с Кариной чай пили, — произносит негромко, наблюдая за реакцией сына.

— Мама, после всего, что ты наговорила ей, как только посмела прийти? — сердито спрашивает Медведь.

— Всё нормально, Богдан, — я делаю шаг вперёд. — Это я пригласила к нам Наталью Степановну. Мы поговорили и решили все наши недомолвки.

— Надеюсь, ты извинилась, мам? — вздыхает Богдан всё ещё сердито, но мне кажется, что в этом вздохе огромное, хоть и тщательно скрываемое облегчение.

— Конечно, сынок.

Богдан снова смотрит на меня, а я ему подмигиваю, и тогда в его глазах появляется такая искренняя благодарность и теплота, что меня это глубоко трогает за душу.

— Не перестаю тебе удивляться, Белочка, — он обнимает меня за плечо и целует в висок. — И ты тоже удивила, мама. Спасибо. Вам обеим спасибо, можно хоть вздохнуть теперь можно.

Наталья Степановна обнимает сына и всхлипывает ему в грудь. Как бы я не была на неё всё это время обижена, сейчас, став матерью, я понимаю её чувства.

— Богдаша, мне так одиноко было. Простите меня, дети. Ты, сынок, прости, я сама не пойму как могла желать тебе быть с той…

— Ладно, мам, давай уже оставим в прошлом, - целует её в лоб мой