– Возможно.

– А Урманчеев? Думаешь, он тоже звено в их цепочке?

Честно говоря, мне в это как-то не верилось. Урманчеев – птица слишком высокого полета, чтобы опускаться до таких мелочей, как подворовывание с больничного склада.

– Ну, – вздохнула я, поднимаясь, – в любом случае мы сделали все, что могли. Разговор с Сергеем ничего не дал…

– Как не дал? – перебила меня Вика. – По крайней мере мы выяснили, что он врет.

Может, она и права, но у меня настроение упало. Я так рассчитывала на то, что встреча с таинственным Сергеем все прояснит, а разговор с ним наоборот только еще больше запутал дело.

В общем, успехи нашего расследования, несмотря на оптимистические заверения Лицкявичуса и Вики, представлялись мне весьма и весьма сомнительными.

* * *

Сидя на стуле у койки в отделении реанимации, Андрей смотрел на лежащую перед ним пожилую женщину, утыканную катетерами и трубками, словно существо из другого мира, персонаж из фантастического фильма типа «Джонни-мнемоник» или «Вспомнить все». Что он вообще здесь делает? Можно было просто позвонить по телефону и узнать то же самое, что он слышит уже на протяжении трех недель: пациентка в сознание не приходила, шансов на выздоровление очень мало, учитывая возраст и наличие хронических заболеваний. И все же Андрею почему-то казалось, что его личное присутствие способно что-то изменить. Вдруг, сидя здесь и размышляя, он сумеет понять, что именно произошло со старой актрисой? Для начала, ее доставили в худшую из всех больниц, какие только имелись в таком огромном городе, как Питер. Потом она оказалась в положении, из-за которого ей пришлось бежать оттуда в халате и тапках, одной, через весь мегаполис, не имея при себе ни денег, ни документов. И никто, ни одна живая душа не пришла ей на помощь?

Андрей считал: именно в этой женщине кроется разгадка того, что происходит в Светлогорке. Если бы она пришла в себя и смогла рассказать о том, что знает, фрагменты головоломки встали бы на свои места. А если она и правда не очнется? Агния все еще там, в больнице, что беспокоило Андрея больше всего. Ей давно следовало уйти и вернуться домой, но она ни за что не хотела сдаваться, пока не выяснит главного. Андрею стало известно, что Агния – вот несносная женщина – ходила в клуб вместе с Викой (конечно, девушка проболталась). Он, разумеется, не станет звонить Агнии и выговаривать ей за подобные выкрутасы, хотя именно так и следовало сделать. Вика же получила по полной – за них обеих. Какое отношение бармен из «Сфинкса» имеет к происходящему в Светлогорке?

Андрей провел рукой по лицу и откинулся на спинку стула. Благослови бог реанимационную сестричку: она принесла ему подушку под шею, какие выдают в самолетах, заметив, что посетитель растирает шейные позвонки. После проведенных пяти челюстно-лицевых операций доктор Лицкявичус чувствовал себя сейчас вымотанным донельзя. По-хорошему, сейчас ему надо идти домой, ведь все равно в ближайшие несколько часов ничего не изменится.

Так зачем же он все-таки здесь?

Снова неслышно приблизилась сестра. Ей было, наверное, чуть за сорок, и женщина знала его в лицо – посещала какие-то семинары, где он читал лекции.

– Кофе, Андрей Эдуардович? – тихо спросила работница больницы, склоняясь к нему. – У нас очень хороший.

Он заметил, что эта женщина – кажется, ее зовут Юлей – относится к лежащим здесь пациентам так, словно они могут ее услышать. Это означало, что она говорит лишь то, что им «слышать» разрешается, а для всего остального понижает голос практически до шепота. А может, больные и в самом деле могут все слышать? Состояние комы по-прежнему изучено чрезвычайно поверхностно, и никто не знает, что на самом деле испытывает человек, в нее погруженный.

– Да, спасибо, – согласился Андрей, поднимаясь.

– Пройдемте в комнату отдыха, пожалуйста.

Выходя из палаты в сопровождении Юли, Андрей заметил на узкой деревянной скамейке немолодую женщину. Он вспомнил, что уже пару раз видел ее здесь – в свои прошлые приходы сюда. Посетительница все время располагалась в одном и том же месте. Реанимация находилась в подвальном помещении и не была рассчитана на то, что родственники пациентов будут проводить здесь много времени, поэтому в длинном полутемном коридоре стояло всего две скамейки – по одной в противоположных концах. Женщина всегда сидела как раз напротив двери в реанимацию, а не рядом, словно для того, чтобы лучше видеть всех, кто входит и выходит.

– Юля, погодите! – сказал Андрей, притормаживая.

Медсестра остановилась и вопросительно взглянула на него:

– Да, Андрей Эдуардович?

– Та женщина на скамейке – она родственница кого-то из пациентов? Я вижу ее здесь не впервые.

– Ах, эта… Нет, не родственница, но приходит к Орбах. Каждый день здесь сидит. Даже деньги приносила на медикаменты, которых на складе нет, а они ведь дорогущие!

– Думаю, мне надо с ней поговорить, – пробормотал Андрей. – Не ждите меня.

– Я принесу кофе сюда? – предложила Юля.

– Две чашки, если можно, – кивнул Лицкявичус и двинулся в сторону незнакомки.

Подходя, Андрей заметил, что ей, должно быть, под шестьдесят. Полная, несуразная фигура с большой бесформенной грудью и толстыми икрами-столбиками. Тем не менее одежда не лишена некоторого кокетства: красивые туфли-лодочки, тонкие колготки, несмотря на жару, черное платье с большим бордовым цветком на лацкане ворота. На носу – толстые очки в роговой оправе, отнюдь не льстившие ей, расширявшие и без того круглое, полное лицо.

При его приближении женщина подняла голову от книги, которую читала.

– Простите, – сказала она извиняющимся тоном, – но мне сказали, что здесь можно сидеть. Я ведь никому не мешаю?

Очевидно, белый халат Андрея ввел ее в заблуждение, и она подумала, что доктор пришел прогнать ее.

– Все в порядке, вы нисколько не мешаете, – заверил ее Лицкявичус. – Не против, если я присяду?

Заинтригованная женщина подвинулась и поставила сумочку, до того лежавшую на скамейке, к себе на колени.

– Меня зовут Андрей Эдуардович Лицкявичус, – представился Андрей. – Я возглавляю Отдел медицинских расследований.

– Расследований? – растерянно переспросила женщина. – Ой, простите, я – Римма Анатольевна Гасюк, – покраснела она, и Андрей отметил, что способность краснеть удивительно редка для человека старше двадцати лет. – Вы сказали, что занимаетесь расследованием? Но разве с Александрой Глебовной произошел не несчастный случай? Она же под машину попала…

– Мы еще ни в чем не уверены, – прервал женщину Андрей. – Мне необходимо знать, кем вы приходитесь Орбах.

– Да никем, собственно, – снова покраснела Гасюк, опуская глаза и теребя сумочку. – Я – ее поклонница, наверное, самая старая из всех и, возможно, теперь уже единственная.

– Вы знакомы лично?