«Нева» устойчиво держалась на курсе, и командир придирчиво осматривал поставленные паруса, проверял порядок на верхней палубе, обошел корабль и приказал собрать команду на шканцах, за исключением вахты.

— Не забудьте пригласить всех пассажиров, — передал он Арбузову.

— Вам ведомо, что нынче мы отправились в путешествие кругом света, которое до нас россияне не совершали, — начал Лисянский, всматриваясь в каждого из собравшихся. Впереди стояли офицеры, подштурман Федул Мальцов, доктор Либанд, подлекарь Алексей Мутовкин. Рядом иеромонах Гедеон, Коробицын и два креола. За ними полукругом расположились матросы.

— Столь дальнее путешествие, — продолжал командир, — сопряжено с великими трудностями и, как всякая служба на море, требует кроме выучки и сноровки великого содружества каждого из нас. Товарищеская помощь быть должна не токмо на марсах и салингах, айв кубриках ваших в часы досуга. Надлежит вам соблюдать чистоту и порядок в палубах и всех помещениях. Главнейшее прошу помнить — неукоснительно и быстро исполнять команды и быть послушными во всем начальникам. Надеюсь, как и прежде, линьки нам не потребны.

Матросы, ухмыляясь, переглядывались. За два месяца на «Неве» ни разу они не видели в руках унтер-офицеров или боцмана линьки.

Многообразна корабельная жизнь в походе. Стужа северных широт сменяется жарой тропиков, дни — ночью. Безмолвие штилей и невообразимый рев штормового океана сопровождают корабль долгие месяцы. Среда обитания корабля необычайно динамична, а сам он подобен жизнеспособному организму: корпус судна с мачтами, парусами, снастями напоминает туловище. «Предивное создание рук и ума человеческого — корабль! — говорили в старину архангельские поморы. — Парусами причастен веянию ветра, телом — движению воды». Людей, дающих жизнь судну, — экипаж, можно сравнить с сердцем, нервами и душой корабля.

Забота о здоровье матросов тревожит командира в первую очередь. Обычно в дальних плаваниях матросы разделены на две вахты из-за нехватки людей. Это сильно изматывает организм, сбивает ритм жизни, питания, отдых. Сумев хорошо натренировать команду, Лисянский одним из первых приказов разбил матросов, так же как и офицеров, на три вахты. Кроме того, он приказал офицерам заставлять матросов, свободных от вахты, как можно больше двигаться, чтобы избежать болезней. «Движение для команды столько же нужно, как и покой, и для того господам вахтенным и стараться занять людей подвахтенных во время дня таким образом, чтоб ни одному не оставалось времени для сна, а ночью их не тревожить без самоважнейших обстоятельств» — сказано в этом приказе.

Лисянский не зря беспокоился о взаимной выручке. Через неделю рано утром на видимости острова Готланд после побудки услышал Коробицын тревожный крик:

— Человек за бортом!

Через минуту-другую шлюп привелся к ветру, лег в дрейф. Спустили шлюпку, однако упавшего не нашли. Им оказался матрос Усов — крепыш, отменный пловец.

— Он раньше всех поднялся, — рассказывал боцман, — начал приборку палубы. Взял ведро и вылез на бизань-руслень. Я как раз швабры доставал из рундука. Вдруг слышу крик. Смотрю, падает Усов вниз головой, ударился о воду. Видимо, черпая воду, поскользнулся и замертво зашибся о воду, — боцман снял фуражку, перекрестился, — царство ему небесное.

В кубрике перед иконой Николая Чудотворца зажгли свечи, а на вечерней молитве Гедеон помянул усопшего матроса.

Во время стоянки в Копенгагене «Надежда» приняла двух пассажиров из Германии — ботаника Тилезиуса фон Тиленау и доктора медицины Лангсдорфа, а между тем в плавание просились двое русских юношей-студентов Петербургского университета, и компания хотела их направить, но Крузенштерн предпочел иностранцев.

После стоянки в Копенгагене шлюпы благополучно миновали проливы и вышли в Северное море. Первый день прошел спокойно. Поужинав, Коробицын, как всегда, записал в тетрадь события за день и, следуя примеру Гедеона, пораньше лег отдохнуть…

Сон его и прервал разыгравшийся шторм. В кромешной тьме приказчик нащупал спички и зажег свечу. С верхней полки свешивалась рука безмятежно храпевшего иеромонаха. Колебался в такт качке массивный серебряный крест с цепочкой, висевшей на переборке. На полу валялась одежда, туда-сюда двигались сапоги. Вверху на палубе раздался топот матросских сапог.

«Никак что-то стряслось», — подумал Коробицын.

Он кое-как оделся, потушил свечу, вышел в полутемный коридор и столкнулся с доктором Морицем Либандом.

— Вы не знаете, что там творится? — спросил заспанным голосом доктор, показывая на выход. — Третий час ночи, но мне кажется, весь экипаж на ногах.

Коробицын пожал плечами. В это время очередной шквал накренил судно, и Коробицын, отталкиваясь от переборки, двинулся к выходу. Едва он вышел на палубу, как сверху обрушились потоки ливня. Не успел присмотреться в кромешной тьме, как мимо, сметая все на пути, прокатился по палубе огромный водяной вал. Кругом чернела пропасть — небо, сплошь затянутое тучами, сомкнулось воедино с водной стихией, бушующей за бортом. Потому казались странными светлячки фонарей, подвешенных на концах рей, описывавших в темноте дуги в такт качке. Оказалось, это командир приказал зажечь их для показания своего места «Надежде».

— Спаси и помилуй, господи! — Рядом с Коробицыным выросла фигура Гедеона с взлохмаченной бородой. Мимо них пробежали двое матросов, и только теперь Коробицын едва разглядел на нижней рее бизань-мачты матросов. Стоя на пертах, перевесившись через реи, они подвязывали к ним сезнями паруса, предварительно подтянутые горденями и гитовыми.

— Господа, советую вам спуститься в каюту, — раздался в темноте голос Повалишина, — неровен час смоет за борт или зашибет.

— Нет уж, родимый, — ответил Гедеон, — помирать, так вместе и на воле, а не в спертом духу.

— Дозвольте нам полюбоваться искусными матросами, — в тон Гедеону произнес Коробицын, и они вместе с доктором Либандом простояли до рассвета на шканцах, изредка спускаясь обсохнуть в каюту.

На рассвете паруса наконец подобрали, качка, несмотря на продолжающийся шторм, заметно уменьшилась. Неподалеку лежал в дрейфе купеческий бриг с изодранными парусами.

Осмотрев горизонт, Лисянский, убедившись, что «Надежда» исчезла из вида, вызвал Калинина:

— Определитесь и дайте курс к Фальмуту. Там назначено место встречи на случай разлучения с «Надеждой».

Навстречу то и дело попадались купеческие суда с поломанными мачтами и порванными парусами. Спустя два дня у берегов Англии от встречного фрегата узнали, что во время шторма в Ла-Манше погибло несколько судов.

В полдень 26 сентября «Нева» стала на якорь в Фальмутской гавани, а на третий день неподалеку бросила якорь и «Надежда».

Шлюпу Крузенштерна не повезло — штормовые волны ослабили крепления обшивки, появилась течь почти по всей ватерлинии. Пришлось поневоле заняться ремонтом.

* * *

Переход до Канарских островов прошел без особых приключений. На рассвете 19 октября показался остров Тенериф. Лисянский раньше, десять лет назад, проходил мимо Тенерифе, но густые туманы скрывали остров и его четырехкилометровую гору. И теперь вершина этой высоченной горы Пик скрывалась в тумане. Спустя час-другой мгла рассеялась, и, разглядывая в подзорную трубу медленно поднимающиеся из воды очертания Пика, Лисянский попросил стоявшего рядом штурмана: