В тот вечер как назло Национальный театр ставил не Сметану или Дворжака, что было бы в струе патриотичного подъема, а нейтральную «Кармен» Бизе. Спектакль менять было поздно, обошлись полумерами: вместо увертюры исполнили «Где домов муй», а севильские цыганки вышли на сцену с повязками цветов чехословацкого флага. А уж на следующий день «Летучего голландца» Вагнера (ну еще бы!) решительно заменили на «Проданную невесту» Сметаны. Билеты продавались со специальной патриотической наценкой. В такой день даже чехи готовы были переплачивать!

Популярность Масарика и американского президента Вильсона была огромной. Появилось любимое народное занятие: переименовывать в их честь площади и улицы по всей Чехословакии. В одной только Праге в честь Вильсона назвали сорок улиц. Нынешняя столица Словакии, Братислава, называлась ранее Пресбург. Ее чуть было не назвали Вильсонов. В последний момент у горожан хватило вкуса на ласкающее слух славянское имя – Братислава.

* * *

Заметили, какие прямые аналогии с нашей недавней историей? Конец августа 1991 года. Поражение путча и окончательный крах коммунистической власти. Хулиганские стишки в газете «Коммерсант»: «Просыпаюсь в семь часов / С ощущеньем счастья. / Нет резинки от трусов / И советской власти!» Всеобщее ликование народных масс, приобретающее временами легкий оттенок вандализма: снесен памятник Дзержинскому, горят костры из партбилетов. И мысль, овладевшая многими умами: «Вот теперь заживем!» Увы, все это очень скоро сменилось тяжким похмельем и разочарованием. Недаром говорят: в сказках все заканчивается счастливой свадьбой, а в жизни с этого все только начинается. Не мы одни переживали подобные периоды; скорее всего, отрезвление и разочарования после буйного революционного веселья, крушение радужных надежд – это общая закономерность крутых исторических переломов. Однако Чехословакия в тот период – редкое исключение, когда мечты сбылись и надежды оправдались. В центре разоренной войной Европы появилось независимое, пользующееся международным авторитетом процветающее государство. Восемьдесят процентов промышленности Австро-Венгерской империи оказалось после ее распада на ее территории. Причем, с самой передовой, востребованной продукцией: чехи делали прекрасные автомобили, самолеты, турбины, электродвигатели. Знаменитый промышленник Батя заваливал весь мир прекрасной обувью. Чешская крона на фоне всеобщей инфляции была в Европе самой твердой и ходовой валютой наравне с американским долларом. На волне национального подъема развивалась культура, а на фронтонах многих зданий, построенных в ту эпоху, появились монументальные фигуры чешских рабочих и крестьянок, что слегка напоминает мне «сталинский ампир».

А вот единым народом живущие вместе чехи и словаки так и не стали. Наверное, слишком разные они остались, даже живя в одном государстве. Очень метко и афористично сказал один чешский писатель в то время: «Единственные чехословаки – это евреи. Остальные – либо чехи, либо словаки». Тут надо признать, что не все было так уж безмятежно в новом государстве. Словаки все же были недовольны своим положением, они надеялись на автономию и обвиняли чехов в монополизации административных постов. Еще хуже было с так называемыми судетскими немцами, которые жили на территории Чехии вдоль границ с Германией. Когда Чехию не миновал экономический кризис, этнические немцы стали жить хуже, чем чехи и словаки: из миллиона безработных они составляли почти половину. Вообще, после Первой мировой войны страны-победительницы так щедро наделили Чехословакию территорией, что на нее злобились все соседи: и венгры, и поляки, и немцы. И когда Гитлер взбудоражил всю Европу, это сыграло для Чехии роковую роль: все стали предъявлять ей территориальные претензии. Конечно, заводилой был Гитлер: под видом заботы об этнических немцах он зарился на богатейшие судетские земли (сырье, промышленные предприятия), так необходимые для будущей войны. Умело сыграв на недовольстве судетских немцев своим положением (они, ведомые местным нацистом Генлейном, потребовали присоединения к Германии), Гитлер сосредоточил на границе войска. (Поляки, кстати, тоже.) Чехословакия объявила частичную мобилизацию. И тут произошла, быть может, самая роковая историческая ошибка XX века: лидеры Англии и Франции попытались еще раз умиротворить Гитлера. Рейнскую область захватил – сошло с рук, Австрию «присоединил» – проглотили. И вот теперь бросились уговаривать чехов, чтобы не оказывали Гитлеру сопротивления. Английский лорд приехал со специальной миссией: уговаривать и успокаивать чехов. Какой там пакт Молотова – Риббентропа, о чем вы говорите! «Мюнхенский сговор» – вот это настоящий позор, вот что развязало Гитлеру руки, вот за что мир заплатил страшную цену! Задыхавшийся от нехватки продовольствия, металла и топлива Гитлер отчаянно блефовал, завышал перед англичанами и французами свою военную мощь, и те струсили. И отдали Гитлеру на растерзание Чехословакию. А после войны историки посчитали реальное соотношение сил на то время: одна Чехословакия без союзников могла бы уничтожить до шестидесяти процентов немецкой армии! А общие силы союзников значительно превосходили Германию.

Преданная своими союзниками, Чехословакия не оказала вооруженного сопротивления. Она потеряла треть своей территории, весной 1939-го Гитлер оккупировал всю Чехию, а в Словакии пришел к власти профашистский режим, и она стала союзником Гитлера. После войны Чехословакия вновь была воссоздана, но полной идиллии в отношениях не было и при социализме. Хоть декларировались нерушимая дружба и единство, хоть на центральном канале телевидения дикторы поочередно вещали новости на двух языках. Наши туристы порой рассказывали, что словаки и чехи ненавидят друг друга. Это, пожалуй, преувеличение, а вот обычные, хорошо нам знакомые по «нерушимой и неделимой дружной семье советских народов» недовольство, непонимание и обиды наверняка копились. Трудно дружить, когда заставляют. Все как у нас: словаки считали, что их обделяют, чехи считали, что на поддержку менее развитой Словакии слишком много средств уходит. После «бархатной революции» развод стал неизбежен. В те годы я познакомился в поезде с чехом, едущим к нам на Север собирать редкие мхи (хобби у него такое). Помню, как он сказал с легким оттенком пренебрежения: «Мы выбрали капитализм, они выбрали социализм», – имея в виду, конечно, разные пути и темпы преобразований. Развод, тем не менее, прошел неспешно, цивилизованно и мирно, не в пример нашему. Окончательный договор был подписан на знаменитой вилле Тугендгат в Брно, культурном памятнике ЮНЕСКО.

Поначалу Словакии пришлось очень нелегко! Бедность и безработица были страшные, большинство предприятий стояли. В западном кино изображали, очень сильно утрируя, нищету, разруху и преступность в Словакии как типичную картину в странах бывшего Восточного блока. В дурацкой кинокомедии несколько случайно попавших в Словакию молодых американцев на случайно завалявшиеся в кармане четверть доллара шикуют всей компанией в роскошном отеле, а в фильме Тарантино «Хостел» бедных американских парней в той же Словакии рвут и режут на части, да только снимали «Словакию» в дивном чешском городе Крумлов, тихом и цветущем. Многие словаки ездят на заработки в Чехию, но работу им предоставляют не черную, а достаточно квалифицированную. А словаки с бо́льшим достатком охотно и много ездят в Чехию в качестве туристов. В последние годы положение в Словакии улучшилось, и по темпам роста она даже обогнала Чехию. Интересные метаморфозы происходят с языковой близостью: многие замечают, что, будучи в «разводе», и тот и другой язык чуть-чуть меняются и становятся менее близкими и менее понятными друг для друга. А подруга моя дорогая Марушка рассказала, что она прекрасно словаков понимает, а ее дочь – уже нет.