Они смотрели друг на друга — Аристид побелел, Лакруа побагровел, и оба тряслись от ярости.

Ксавье взял старика за руку, чтобы тот не упал.

— Дедушка, не стоит…

— Убери руки, э!

Гилен мягко взял его за другую руку.

— Мсье Бастонне, пожалуйста, пойдемте.

Аристид пронзил его взглядом. Гилен не отвел глаз. Воцарилось долгое яростное молчание.

— Ну что ж, — сказал наконец Аристид. — Давненько Геноле не называли меня «мсье». Похоже, нынешняя молодежь все-таки не настолько испорчена, как я думал.

Они выходили из Ла Уссиньера, сохраняя достоинство, насколько это было возможно. Жоэль Лакруа, с «житаном» в зубах и улыбочкой, смотрел на них из дверей кафе «Черная кошка». Рядом с кафе стояла красная «хонда». Аристид, Матиа, Гилен и Ксавье прошли мимо, не бросив на нее ни взгляда.

Ксавье с тоской поглядел в сторону кафе, но Матиа схватил его за руку и прошипел в ухо: «Даже не думай, сынок!»

Ксавье ошарашенно поглядел на Матиа. Может, потому, что соперник деда назвал его сынком, а может, из-за выражения лица старика, но, так или иначе, от этих слов он охолонул и начал что-то соображать. Теперь уже никто из них не сомневался, что за грабежом стоит Жоэль Лакруа, но сейчас, конечно, не время было об этом говорить. Они медленно шли домой, в Ле Салан, и по дороге случилось немыслимое: впервые за много поколений Геноле и Бастонне достигли единодушного согласия по какому-то делу.

Они решили: это война.

К концу недели уже вся деревня бурлила от слухов и предположений: история стала известна даже детям, она передавалась из уст в уста, с множеством противоречий и прикрас, пока не достигла эпических пропорций. Но в одном все были единодушны: с нас хватит.

— Мы бы забыли прошлое, известно: кто старое помянет… — сказал Матиа за дружеской партией в белот у Анжело. — Мы с ними торговали и были тем довольны. Но они сами подложили нам свинью.

Оме кивнул.

— Слишком долго все было по-ихнему, — согласился он. — Пора нам дать сдачи.

Началась планомерная кампания против уссинцев. Того требовало новообретенное чувство саланской солидарности. Резко поднялись цены на омаров и крабов; Анжело начал брать дороже с уссинцев, которые забредали к нему в бар; мини-маркет в Ла Уссиньере получил с фермы Просажей партию заплесневелых овощей (Оме свалил все на погоду); а как-то ночью кто-то взломал дверь гаража, где Жоэль Лакруа держал свою драгоценную «хонду», и насыпал песку в бензобак. Все ждали, что явится разгневанный полицейский, но так и не дождались. Чужаку подобные вылазки показались бы мелкими, даже смешными, но саланцы, у которых всего так мало, воспринимали их абсолютно всерьез. Я это понимала и хотя не всегда одобряла их методы, но никогда не говорила об этом вслух.

— Эти уссинцы привыкли, что всегда все было по-ихнему, — объявил Оме. — Они думают, если им какое-то время везло, то теперь всегда так и будет.

Никто не сказал ни слова поперек — свидетельство того, как далеко мы продвинулись вперед за это время.

— Нам надо себя рекламировать, чтобы заманить туристов, — сказала Капуцина. — Направить людей гулять по набережной с рекламными щитами, когда начнется сезон. Тогда у нас дела пойдут на лад. Да и уссинцам покажем!

Полгода назад такая идея, да еще от женщины, вызвала бы только смех и презрение. А теперь Аристид и Матиа явно заинтересовались. Другие последовали их примеру.

— Почему бы и нет, э?

— Хорошая мысль.

Остальные подумали немного. Эту мысль высказывали уже не в первый раз, но сама идея составить конкуренцию уссинцам на равной ноге всегда казалась абсурдной. А сейчас нам впервые показалось, что это возможно.

Матиа высказался за всех.

— Брать лишнего за рыбу — это одно, — медленно произнес он. — А то, что ты предлагаешь, будет означать…

Аристид фыркнул.

— Знаешь, Геноле, Ла Уссиньер — не чья-то устричная отмель, — сказал он с оттенком былого гнева в голосе. — Туристы принадлежат всем.

— И мы тоже имеем на них право, — добавила Туанетта. — Мы обязаны, самим себе обязаны хотя бы попробовать.

Матиа покачал головой.

— Я просто не знаю, готовы ли мы.

Старуха пожала плечами.

— Можем приготовиться. Сезон начнется через четыре месяца. Тогда — и до самого сентября — отдыхающие будут приезжать по полдюжины в день, нам только и останется, что залучить их к себе.

— Но нам нужно будет место, где они смогут остановиться, — сказал Матиа. — У нас же нет гостиницы. Ни места для кемпинга.

— Вот ведь трусы вы, Геноле, — отпарировал Аристид. — Сейчас Бастонне покажет вам, что значит думать нешаблонно. У вас ведь есть запасная комната?

Туанетта кивнула.

— Э! У каждого в доме есть одна-две комнаты, что просто так простаивает. И у большинства найдется клочок земли под палатку или трейлер. Добавить пару завтраков и ужинов вместе с семьей — и вы уже не хуже любой материковой гостиницы. Даже лучше. Эти городские заплатят любые деньги за ночевку в традиционном островном доме. Разжечь им камин, развесить по стенам пару медных кастрюль…

— Напечь колдунков в «римской печи»…

— Достать островные костюмы из сундуков…

— Народная музыка! У меня biniou лежит где-то на чердаке…

— Рукоделие, вышивка, рыболовные экскурсии…

Стоило только начать — и хлынул поток идей. Я старалась удержаться от смеха, видя, как растет всеобщее возбуждение, но хоть мне и было смешно, что-то отзывалось у меня в душе. Даже скептики Геноле увлеклись, все выкрикивали предложения, барабанили по столам, звенели стаканами. Все единодушно согласились: отдыхающие купят что угодно, лишь бы это был «продукт народных промыслов» или «ручная работа». Многие годы мы злились оттого, что Ле Салан лишен был современных удобств, смотрели с завистью на Ла Уссиньер с его аркадой игровых автоматов, гостиницей, кинотеатром. Сейчас мы впервые поняли, как можно извлечь из нашей кажущейся слабой стороны хорошую прибыль. Нам нужны были только инициатива и немножко капиталовложений.

Приближалась Пасха, и отец с новым энтузиазмом кинулся в строительство. Он был не одинок: вся деревня зашевелилась. Оме начал перестраивать амбар, которым не пользовался; другие сажали цветы в голых дворах и вешали на окна красивые занавески. Ле Салан был похож на дурнушку, которая влюбилась и впервые в жизни увидела в себе задатки красоты.

Про Адриенну мы ничего не слышали со времени ее январского визита. Я слегка расслабилась: ее возвращение привело с собой целую флотилию неприятных воспоминаний, а ее предотъездные обвинения меня до сих пор кололи. Жан Большой если и был разочарован, то никак этого не показывал. Он, кажется, полностью погрузился в свою новую затею, и я была этому очень рада, хоть он и держался все так же холодно. Но в этом, конечно, виновата была сестра.