будет понятнее? – Тамаёри-химэ подошла к Ямагами легкими шагами, как будто не было у нее никаких травм. – Никто мной не управлял. И до сих пор я была Сихо, и впредь я всегда останусь ею.

Ямагами смотрел на подступающую девушку так, будто это она была чудовищем.

– О чем ты говоришь?

Она преувеличенно громко вздохнула.

– Я действительно передала часть своей памяти Сихо, когда она стала мико этой горы. Но так было и с другими. Я друг Ямагами. Мне хотелось, чтобы новые мико тоже выполнили свое предназначение в роли Тамаёри-химэ, поэтому я вмешивалась в их сознание с помощью снов. Но делала так, чтобы решения и выбор каждая обязательно делала сама, по своей воле. И Сихо, разумеется, это тоже касается.

Внезапно Тамаёри-химэ… Сихо шаловливо рассмеялась.

– Так что, ты считал, что мной все время кто-то управлял? Плохо же ты обо мне думаешь! – Она важно сложила руки на груди.

Услышав это, Ямагами некоторое время ошеломленно молчал.

– Значит, ты… Сихо?!

– Я тебе с самого начала это говорю!

– Но… но как же это… Это ведь невозможно… Ведь тогда…

Он совсем запутался. «Ведь тогда ты не можешь обладать „Я“ Тамаёри-химэ», – хотел сказать он.

Сихо с интересом смотрела на него, и уголки ее губ опять приподнялись.

– Для того чтобы Тамаёри-химэ стала Тамаёри-химэ, ей не нужно специально кем-то родиться. В отличие от тебя.

Он сглотнул.

– А что нужно?

– Очень простая вещь. Достаточно любить бога и знать, что он любит тебя.

Ямагами хлопал глазами, и Сихо, не выдержав, громко расхохоталась.

– Кто угодно может быть Тамаёри-химэ! Даже у тех бедняжек, которые погибли здесь, наверняка получилось бы. Им не удалось, потому что они эту возможность не выбрали.

Она улыбалась.

– По-моему, ты все не так понимаешь. Я всегда была свободна. И в тот вечер, когда в первый раз сбежала со священной земли, и сейчас, когда по собственной воле решила вернуться сюда.

Только теперь Ямагами пробормотал: «Так вот оно что…» – и покачнулся.

– Сихо давно сделала свой выбор: стать Тамаёри-химэ.

Юноша заметил, что к Сихо подошла огромная пушистая собака. В отличие от льва, что сидел у его ног, изо лба у этой собаки торчал рог[16].

– Вот какая ты выросла! – обрадовалась Сихо и погладила Момо по голове. Затем снова взглянула на Ямагами: – Я сама так решила. И не раскаиваюсь.

Божество молчало. Сихо пристально посмотрела на него:

– И ты перестань уже бежать от истины и прими ее. Пойми: ты и сейчас Цубаки.

Ямагами хрипло переспросил:

– Я?

– Конечно. Просто не хочешь признать это.

– Я… Я – Цубаки? Это невозможно, – попытался крикнуть он, но голос ему изменил. – Как ты и сказала, я не помню прошлого. Значит, я никто, совершенно новый бог.

– Даже если так, ты все равно Цубаки. Ведь ты – божество, которое люблю я, Сихо. А я – Тамаёри-химэ, – немедленно, как будто это само собой разумеется, ответила она.

Он потер виски, точно пытаясь избавиться от головной боли.

– Хочешь сказать, я Цубаки, потому что ты считаешь меня Цубаки?

– Да, именно так.

– Хватит меня принуждать!

– Ты недоволен?

– Ну, знаешь… – Он вздохнул. – Какая же ты после этого мать?

– Так ведь я твоя Тамаёри-химэ.

Когда Ямагами посмотрел на Сихо, его лицо действительно превратилось в лицо ее божественного сына, которому она дала имя Цубаки.

– Прости, матушка.

Однако на лице его все равно читалась досада, и Тамаёри-химэ стало его жалко.

– Не извиняйся. Я сама это выбрала, – снова сказала она и обняла Цубаки.

Но он чуть не плакал.

– Я ведь так хотел, чтобы Сихо была счастлива. А она от всего отказалась ради меня.

– Не говори глупости. Все это я сделала не ради тебя, а ради себя самой, – строго ответила она и прижалась щекой к его плечу. – Сихо столько раз слышала, что она слишком добрая, что она непоследовательная, и все равно всегда действовала ради себя самой и исходила из своей собственной логики. Просто эта логика необязательно совпадала с логикой других людей. Если благодаря ее поступкам кто-то становился счастливым, в этом она и видела свое счастье. Пусть даже другим она казалась глупой, пусть другие называли ее дурочкой, Сихо была довольна собой.

– Даже если она не сможет жить как простой человек?

– А что в этом плохого? – Тамаёри-химэ довольно улыбнулась. – Возможно, это не совпадает с обычным счастьем, но только Сихо знает, что сделает ее счастливой.

Она вдруг стерла с лица улыбку и заговорила, снова вернув себе лицо Сихо:

– Вполне возможно, бабушка, папа и мама будут грустить, потому что я лишена того, о чем они мечтали. Но мне это не принесло бы удовлетворения. Родители не поняли меня, пока были живы, но я-то знаю, что они искренне желали мне счастья. Поэтому, если мне удастся донести до них, что именно этого я и хочу, думаю, они поймут.

Лицо Сихо вдруг сморщилось, и она засмеялась.

– И кто тут добренький? Вот такая я капризная девица, неблагодарная дочь. А в то же время именно такая Сихо смогла стать Тамаёри-химэ. Послушай, Цубаки, я тебя люблю. Даже если мы останемся вдвоем, я хочу жить с тобой. Ради себя самой. И тогда я буду счастлива. А ты?

Она вопросительно посмотрела на затихшего Цубаки.

– Я тоже счастлив, если ты рядом.

– Именно.

– Спасибо, Сихо.

– Не за что.

Она погладила его по холодной спине и вдруг посмотрела в небо. Наверное, ему холодно. Пошел снег.

– Раз больше некому устраивать церемонию, значит, гора будет забыта вместе с поколением Сихо и Цубаки, – сказал он рассеянно.

Она посмотрела ему в лицо:

– Ты сожалеешь?

– Нет. – Он решительно покачал головой. – Все закончилось так, как должно было. Мы справились, пусть и не сразу. Теперь я понял. А раз я в конце концов смог встретиться с тобой, значит, все сделано правильно.

– Верно.

Цубаки поднял голову и, глядя на Арэяму, что величественно возвышалась среди белых облаков, пробормотал:

– И все-таки я виноват перед теми женщинами, перед воронами, перед обезьянами…

Ничего не говоря, Тамаёри-химэ тихонько пожала ему руку.

И вдруг хмурые небеса раскололись. В просвет между облаками прорвался луч света и окрасил неярким серебром туманную вершину.

– Что ж, пойдем.

– Пойдем. Вернемся на нашу гору.

Цубаки и Сихо взялись за руки и в сопровождении двух крупных зверей неспешно направились к тускло светящейся, словно жемчуг, горе.

Дева Тамаёри-химэ, резвясь в водах притока реки Исикава, узрела плывущую вниз по течению стрелу, окрашенную в алый цвет.