– Я видела, месье Лебраншю, как вы кружили вокруг гильотины, которая обезглавила Сару. Я узнала вас и дам на суде свидетельские показания.

У Мефистофеля перехватило дыхание. Точно, это банда сумасшедших, стремящихся поджарить его в аду. Панический, безумный страх овладел всем его существом. А вот Лина была довольна. Она без запинки произнесла фразы, которые ее попросили выучить наизусть.

«Ну и актриса!» – восхищенно думали Бертран, Уильям и Роберт, организовавшие эту «партию в покер». Трудность заключалась в том, чтобы не раскрыть карты другим. Следовало играть осторожно, и было бы рискованно раньше времени посвятить их в тайну. Судья, заключивший Лину под стражу, проявил великодушие, согласившись освободить ее, дабы она могла доказать свою невиновность. Иветта, надумавшая устроить новогодний костюмированный праздник, очень облегчила задачу. Однако идея введения в игру Лины созрела, когда Агнесса решила оставить за столом один свободный стул для бедняка. А в принципе они воспользовались методами самого убийцы, вспомнив трюк с переодеванием Лины в Дженнифер Адамс, который тот придумал в Лондоне. Ко всему прочему, все с самого начала находилось под наблюдением двух лакеев-полицейских. Так что сотрудничество всех служб оказалось плодотворным.

* * *

Нервы сидящих за столом были напряжены, и все разом вздрогнули от хлопка пробки, вылетевшей из открываемой бутылки шампанского. Эрнест воспользовался моментом, чтобы выхватить из-под стола вилы. С криком «свеча!» он вскочил, схватил канделябр, стоявший посередине стола. Они искали виновного? Так и быть! Пусть попробуют его поймать! Раз уж они хотели зрелища, они получат его! Нужно только быстро добежать до двойной застекленной двери, находившейся слева от фонтана Пифии. Всего несколько метров…

– Эй, он убегает! – вскричал Бертран.

Слишком поздно… Эффект неожиданности сыграл убийце на руку. Несмотря на стеснявшие движения вилы, канделябр и длинный хвост, критик за две секунды домчался до двери и уже закрывал за собой створки. Изнутри они запирались щеколдой, он задвинул ее. На несколько минут это задержит преследователей. За это время он добежит до водоема. Ступеньки ведущей к нему каменной винтовой лестницы были очень скользкими. Под сводами подземелья гулко раздавались удары в дверь, которую пытались взломать его враги. Теперь он уже ступал по грязи. Черт побери! Туфли измажутся… Удушающий запах сырости, стоячей гнилой воды стискивал горло. Не хватало воздуха. На отсыревших стенах плясали тревожащие тени, отбрасываемые мерцающим светом канделябра. Если ему не изменяет память, сейчас нужно повернуть налево, к служебному выходу. Ну вот, теперь он как раз под площадью Дягилева. Впереди – еще одна лестница, железная. Он находился в утробе Пале-Гарнье. Мефистофель сориентировался, определил направление к улице Глюка, нагнулся и углубился в подземный ход. В конце его находилась площадка с зияющим отверстием, огороженным клеткой из ржавых железных прутьев: колодец свободы. До водоема – рукой подать. Он пролез в клетку, но вынужден был оставить свои вилы: отверстие со ступенями, спускающимися в черную воду, очень узкое. Совсем нет времени снять туфли… Жаль… Пропали… Его обувщику потребуется месяца три на изготовление новой пары. Ну и месиво!..

Смирившись, Мефистофель начал спускаться. Голоса приближались. «Быстрее, они уже близко!» В спешке он потерял очки и выронил канделябр, пролетевший несколько метров до воды. Чернильная темнота окутала беглеца. Но это уже не имело значения, потому что ему все равно надо было проплыть под водой до сливной камеры, откуда накопившиеся грунтовые воды из водоема уходили в канализационную трубу. Свечи здесь были бесполезны. Он уже спустился до половины, когда хвост его костюма некстати зацепился за поручень. Потеряв равновесие, Лебраншю попытался отцепить его, но промахнулся; руки вошли в плотный непроницаемый мрак. В падении он головой сильно ударился о кусок железа; страшная, сокрушительная жгучая боль… и ледяная, принявшая его в свои объятия вода… Вкус крови и грязи во рту; тошнотворный привкус гнили. Он задохнулся, почувствовал, как отяжелело тело; грязная жидкость поглотила его. Эрнест Лебраншю еще сопротивлялся ей, барахтался, но все напрасно. Силы покинули его. Он раза три вынырнул, да так и остался на поверхности, животом вниз, с легкими, наполненными гнилостной водой.

Бросившиеся в погоню Легран и Джонсон вместе с двумя полицейскими, переодетыми в лакеев, опоздали. Лучи их фонарей высветили лишь вздувшийся на поверхности пузырь красного атласного плаща над неподвижной полузатопленной массой да медленно проплывшую белую рыбину с засеребрившейся на свету чешуей, одного из карпов-альбиносов, древних хранителей подземных вод. Здесь, в водяном котловане Пале-Гарнье, закончилось земное путешествие критика «Мира меломанов». Закончилось печально-драматичным зрелищем.

Лина смотрела на коричневатое пятнышко, слегка выделявшееся на тыльной стороне кисти. Из-за этой ничего не значащей ерунды она чуть было не заработала себе пожизненное заключение. Поднеся руку к губам, она поцеловала эту меточку. Следует твердо усвоить на будущее, что любая незначительная мелочь может разрушить все чаяния и надежды. Она получила хороший урок, пройдя через этот кошмар. В дверь тихо постучали, потом дверь приоткрылась. Показалось круглощекое, всегда улыбающееся личико медсестры. Мадемуазель Жизнерадостность, так прозвали ее в психиатрической клинике.

– Ну и как? Рады, что покидаете нас?

– Немного страшновато, – призналась Лина.

– Это нормально, уходящие от нас всегда испытывают страх. Но это быстро проходит… К тому же вы не будете одинокой; в холле вас ожидает доктор Джонсон. Ждет с нетерпением.

– Иду. Я уже почти готова. Спасибо.

Милый Роберт, как же он заботился о ней все эти месяцы! Два раза в неделю перелет Лондон – Париж, ради того чтобы следить за курсом лечения и… чтобы поухаживать за ней! Бедненький, он так ничего и не понял! Она говорила ему то, что ему хотелось слышать, и меняла свое поведение в соответствии с его указаниями. Для того чтобы ее выздоровление не так бросалось в глаза, она даже позволила себе несколько мелких рецидивов, необходимых для поддержания версии о его прогрессе. Приступы безумия возникали реже, галлюцинации исчезли, затем пришло время утверждения, синоним вновь обретенной личности, синоним свободы. Нет, она больше не думала о Марии, а если и случалось, то только как признательная почитательница, ни больше ни меньше. Впрочем, достаточно было одного взгляда: сходства между обеими женщинами не осталось и в помине. Чтобы убедиться в этом, она подошла к вопрошавшему зеркалу. Ответ однозначен: неузнаваема, по крайней мере внешне. Разве не прошла она хорошую школу, не стала специалистом в искусстве смены обличья? Она была Эрмой, Сентой, Сесилией и Марией, а сегодня превратилась в обновленную Лину: искусно обесцвеченную блондинку с короткой стрижкой, загорелую благодаря сеансам ультрафиолета три раза в неделю. Джинсы, кроссовки и белый толстый свитер крупной вязки из шотландской шерсти делали ее спортивной и динамичной. До чего же здоровый вид! Даже не верится! На кровати стоял ее раскрытый саквояж. Все тот же самый, что побывал с ней в Пале-Гарнье, «Ковент-Гарден», Одеоне; тот, который она когда-то купила в Милане, убегая от своей семьи, от отвратительных домогательств своего отца. Этот факт был единственно достоверным из всех доказательств инспектора Леграна в новогоднюю ночь. Да, в детстве ее насиловало это чудовище. И девочка Бьянка, такая хорошенькая, милая, чистая, тоже была изнасилована им. А потом он просто сбросил ее с каменной лестницы в подвал. Так Лина и заняла ее место на сцене в «Ифигении в Тавриде», а Каллас стала для нее образцом для подражания. Она еще дешево отделалась! Бертран-шериф был недалек от истины, только он ошибся в определении виновного. Измени он порядок своих подозреваемых, его анализ был бы превосходным, все так и происходило, как он рассказал, за исключением одного: бедный журналист был невиновен. Его смерть в вонючей воде – какой поразительный финал! А вообще-то странно, что никто не заметил, что ее сценический псевдоним – Эрма Саллак – был анаграммой имени Марии Каллас.[68]Да, действительно странно. А ведь это так очевидно.