class="p1">– Добровольно отказываюсь от своей доли, так и запишите в протокол.

– Лучше запишу, что у меня попа затекла.

– Я бы размял твою попу, но за это нас точно загребут.

– Фу, пошляк, – засмеялась Женя, – нас вообще-то две камеры пишут!

С нее слетел тапочек, и я обошел коляску, чтобы водрузить его обратно. Со стороны это наверняка смотрелось какой-то извращенной сценой из «Золушки». Сказочный принц в лохмотьях припал на одно колено и примеряет парализованной красавице тапок. Тот ей подходит, и живут они дальше долго и счастливо. Женя улыбнулась, будто прочитав мысли. Погладила меня по немытой шевелюре.

– Мы выглядим слишком счастливыми для сирых и убогих, – сказала она.

– Без разницы уже. Нас эти заметили.

Я хотел поцеловать Женю, но вдруг увидел его. Великан стоял в тупиковом туннеле, доставая почти до потолка. Черное лицо, безразмерная дубленка на голое тело, повсюду ожоги и паленая шкура. Он прижимал к стене калеку в военной форме, того самого. Сотканный из горелой плоти великан одним движением оторвал попрошайке руку, сгреб его под мышку и шагнул в туннельную тьму. Из черной дыры не донеслось ни звука.

– Гребануться можно…

– Что такое?

Я развернул Женю, но в туннеле уже никого не было.

– Ну и?

Действительно, ну и что?

– Ничего, забудь. Померещилось, – ответил я, прикидывая, засняла ли это камера в куртке. Хотя, даже если засняла, на таком расстоянии качество картинки будет «вырвиглаз».

– Когда у тебя «гребануться можно», значит, дело плохо.

На противоположный путь подали поезд. Народ пошел на абордаж. Я затолкал коляску в вагон и пристроился у закрытых дверей. Изображать попрошаек больше не хотелось. Все мысли были только о машине, а ее, как назло, мы оставили возле станции «Алтуфьево». Час пути.

– Ты скажешь мне, что стряслось?

– Сам не знаю. Ерунда какая-то почудилась.

В вагон что-то ударило, и я заметил огромную обожженную пятерню на стекле соседней двери. Со стороны стены, где быть никого не могло. Помнится, гуляла по сети байка о призраках, которые пугали пассажиров, стуча в окно. Вроде бы потом пара машинистов призналась в розыгрыше с резиновыми руками на палках, а может, это и не у нас было. В любом случае на резинку или призрака такая лапища не тянула. Поезд зашипел и двинулся в темноту. Рука исчезла, оставаясь лишь в моем больном воображении.

Мы прошли пару вагонов, подальше от отмеченного, и решили третий раз по тому же маршруту не ехать. Женя ничего не заметила. Пугать ее я не хотел, поэтому просто предложил свернуть наше расследование до лучших времен. Попадется нам кто-то до конечной – хорошо, нет – и черт с этими инвалидами, без них сюжет сделаем.

Ближе к центру людей становилось больше. Вскоре началась давка, на кольцевой вагон забился под завязку. Я все время смотрел в окно за спиной, сверля глазами надпись «Не прислоняться». Так ждал эту проклятую руку, что пропустил самое главное. Когда Женя дернула меня за рукав, я наконец увидел наших попутчиков. Все они были калеками. Не полный вагон, конечно, но вокруг нас собрались только инвалиды. Одноглазые, однорукие, на костылях с пустой штаниной, у одного на лице зияла дыра вместо носа.

– Саша… – прошептала Женя, крепче хватая меня за руку.

Они смотрели на нас и скалились. Качали головами, облизывали губы и переговаривались друг с другом.

– Саша… – совсем уж тихо сказала Женя, и я опустил взгляд к ней.

Из-за коляски выполз маленький безухий цыганенок, пряча что-то в карман. Нырнул между ногами мужика в кожанке и слился с людской массой, которая в этом гребаном вагоне переваривала сама себя.

– Саш… я не могу… шевелиться…

Поезд ворвался в туннель, и я перестал ее слышать. Женя уронила голову на грудь. Я наклонился к ней, чувствуя, как чужие пальцы шарят в карманах. Женя была в сознании, по щекам змеились ручейки слез. Приближалась станция. Я продвинул коляску к выходу, и тут состав тряхнуло. На меня повалился одноглазый жирдяй в спортивном костюме не по сезону.

Из глаз посыпались искры, а из легких пополз последний кислород. В нос ударила вонь немытого тела, по сравнению с которой мой собственный запах казался цветочным благоуханием.

– Хозяина нельзя обмануть, – сказал жирдяй.

Коляску с Женей подхватили и вывезли на платформу.

– Стоять! Вы чего творите, уроды!

Я поднялся, но передо мной выросла живая стена. Калеки. На платформе мелькнула коляска с двумя провожатыми. В вагон хлынула людская река, вдавливая меня в стекло, на котором уже красовался отпечаток руки.

– Женя! Помогите! Люди, вы не видите, что ли?!

Ногу кольнуло.

– Я журналист! У меня камера! Все ваши рожи…

Слова больше не вылетали изо рта. Язык не слушался. По телу разливался холод. Цыганенок улыбнулся мне, убрал шприц в карман и спрятался за взрослых. Меня взяли под руки и забрали остатки вещей, включая камеру. Последнее, что я услышал, прежде чем уйти в наркотическую дрему, – окрик кого-то из пассажиров:

– Да выкиньте вы отсюда этого бомжару!

…станции плыли сквозь туман, вспышками пробивались сквозь молочную стену, а потом вновь приходила тьма, непроглядная тьма туннелей, ходов черного мира, которые сожрали землю под городом, а скоро сожрут и сам город. Фантомы кружились вокруг, фантомы с людскими лицами, людские лица в отражениях ламп, людские голоса в стонах железа, людские…

– Хозяин должен тебя попробовать. Как и любого новичка.

…мрак, первородный пещерный мрак, который пришел к нам из древних времен и обосновался в человеческих городах, в муравейниках электрического света, чтобы враз поглотить все и вся, и в этом мраке дышит он, в этом мраке живет и питается он, этот мрак и есть он…

– Лучше мы, чем хозяин.

…я слышу его шаги, слышу его дыхание, стук сердца, тук-тук, тук-тук, тук-тук, он древнее туннелей, древнее нас, древнее всего этого, он был всегда, и всегда был голоден, потому что голод тоже он…

Боль ослепила, иглами влезла под кожу, но прогнала морок. Я лежал на земле в каком-то темном закутке, из дыры открывался вид на туннель. Оттуда несло могильным холодом, сыростью. А еще была страшная вонь. Будто в нору забралось раненое животное и там сдохло. Похоже, я и был этим животным.

В темноте скрылся калека, держа в руке… другую руку. Я застонал. У правого плеча вились жгуты, а дальше ничего не было. Только забинтованная культя.

– Мрази, я всех вас убью… Всех… Где она…

Рядом над инструментами колдовал тот тип в плаще и кепке. Он усмехнулся:

– Все это не имеет никакого значения, молодой человек. Ни вы, ни