Лэнгстон едва заметно покраснел и вновь взглянул на Гранта, явно опасаясь разглашения тайны.

– Очень мило с вашей стороны, Софи.

– Надеюсь, удастся поговорить откровенно, – проворковала герцогиня. – Грант знает правду о ваших отношениях с герцогом Малфордом.

Лэнгстон побледнел и вцепился в подлокотники тонкими ухоженными пальцами.

– О Господи! Так это вы рассказали ему?

– Умоляю, простите. Даю честное слово, что только ему. Ведь я обещала Роберту…

– Судя по всему, обещание оказалось пустым, – холодно заметил Лэнгстон. – Впрочем, не стоит удивляться излишней искренности, ведь в свое время вы были чрезвычайно близки, не так ли?

От страха Софи потеряла дар речи. Лэнг знает правду о Люсьене. Только бы он не открыл Гранту тайну!

– Это я вынудил герцогиню признаться, – вмешался Чандлер. – Из-за того, что Роберт был убит. Отравлен.

Некоторое время Лэнгстон молча переводил взгляд с жены бывшего любовника на его лучшего друга. Выражение негодования на холеном лице сменилось крайней степенью недоверия.

– Не может быть… этого не может быть.

Софи с облегчением вздохнула. Прямое заявление Гранта трудно было назвать тонким подходом, к которому она так тщательно готовилась, и все же именно резкость послужила успешным отвлекающим маневром. Она строго посмотрела на Гранта и вновь сосредоточилась на реакции Лэнгстона.

Столь крайнюю степень изумления и шока невозможно сыграть.

– Полагаю, так оно и есть, – тихо произнесла она. – В полицейское управление недавно поступило анонимное письмо, и вчера меня допрашивал следователь. Даже доктор Атертон подтвердил, что симптомы болезни Роберта совпадали с симптомами отравления мышьяком.

Джеффри Лэнгстон откинулся на стуле и дрожащей рукой провел по волосам.

– И все-таки не верится. Кому понадобилось причинить вред столь благородному, спокойному и щедрому человеку?

Призвав на помощь все свое мужество, Софи вздохнула.

– Магистрат подозревает в преступлении меня.

– Вас? Но зачем… – Лэнгстон покачал головой. – Хотите сказать, что сыщики полагают, будто вы убили супруга из-за того, что мы с ним…

– Нет, – торопливо возразила Софи. – О вашем существовании они вообще не подозревают. Не сомневайтесь, я вовсе не собираюсь им сообщать. Но очень боюсь, что если полиция всерьез займется расследованием, то самостоятельно выяснит немало лишнего. А потому надеюсь, что вы согласитесь помочь, честно ответив на мои вопросы.

Лэнгстон заморгал, словно очнувшись и выйдя из ступора.

– Сделаю все, что в моих силах. Но вовсе не из-за страха разоблачения, а в память о Роберте. Для того чтобы помочь призвать убийцу к ответу.

На миг в голубых глазах проступила вся острота боли и горя. Только сейчас Софи поняла смысл мрачного темного костюма: темно-серый сюртук и черный жилет означали траур, столь же глубокий, как и ее собственный.

Грант наклонился и напряженно уперся локтями в колени.

– Роберт никогда не упоминал о существовании врагов?

– Помимо вас? – уточнил Лэнгстон, и печаль во взоре мгновенно сменилась холодным презрением. – Нет, насколько помнится, ни разу.

Грант обиделся. Опасаясь взрыва, Софи поспешила вмешаться:

– У вас с герцогом наверняка были общие приятели. Не мог ли кто-нибудь из них затаить враждебность?

– Иначе говоря, вас интересует, объединяются ли люди с моими склонностями в тайные сообщества?

– Не вкладывайте свои слова в чужие уста, – ответил Грант. – Просто ответьте на вопрос.

Софи предостерегающе прикоснулась к руке Гранта и поспешила сгладить неловкость:

– Вовсе незачем проявлять излишнюю подозрительность. Это же не допрос, а всего лишь беседа.

Лэнгстон слегка кивнул в знак признательности.

– Мы с Робертом неизменно оставались здесь одни. А поскольку редко встречались вне стен этого дома, то так и не составили общего круга знакомств.

Софи знала, что Роберт соблюдал осторожность. Но необходимость прятаться и скрываться могла претить партнеру. Понимая крайнюю деликатность темы, она все же рискнула спросить:

– Вас это обстоятельство тяготило? Я говорю о невозможности открыто проявить чувства?

Слегка прищурившись, Лэнгстон посмотрел ей в глаза.

– Если честно, я безумно ревновал к вам, Софи. Ведь по закону Роберт принадлежал вам, а мне оставалось довольствоваться малым.

Признание ошеломило. А вдруг этот утонченный джентльмен дошел до такой степени недоброжелательства, что отважился написать письмо в магистрат? С другой стороны, если скорбящий любовник нашел в себе силы говорить откровенно, то и она должна ответить откровенностью на откровенность.

– Трудно назвать герцога моим, – возразила она. – И телом, и душой он неизменно оставался с вами.

– Не стал бы утверждать так категорически.

– О чем вы?

Джеффри Лэнгстон медленно поднялся и подошел к камину.

– За несколько недель до трагедии мы серьезно повздорили. Видите ли… Роберт чрезвычайно болезненно воспринимал наши отношения. Он так и не смог принять их в полной мере. Неизменно хранил в сердце идеал счастливого супружества с вами.

На глаза Софи навернулись слезы.

– Малфорд был хорошим мужем, – призналась Софи. – И я никогда не просила его измениться.

– Тем не менее Роберт очень хотел стать другим. Этот вопрос и стал причиной множества резких слов, а потом мы почти целый месяц провели врозь. – Пытаясь обуздать чувства, Лэнгстон прикрыл глаза и потер переносицу. – Так и получилось, что, когда он вызвал меня в Малфорд-Хаус, я даже не подозревал о болезни.

– Значит, вы там были? – неожиданно подал голос Грант. – Когда?

– За три дня до кончины Роберта. Он хотел помириться. А потому устроил так, чтобы я смог прийти среди ночи, когда все в доме уже уснули.

Софи сразу поняла, о какой именно ночи шла речь. Во время болезни супруга она неизменно спала в его комнате, но однажды Роберт попросил ее вернуться к себе. Обещал оставить дверь открытой, но, проснувшись утром, она с недоумением обнаружила, что дверь заперта.

– В ту ночь дежурил Фелпс, – задумчиво заметила Софи. – Очевидно, он и впустил вас.

Лэнгстон кивнул.

– Дворецкий – единственный из слуг, кому Роберт полностью доверял. Хочу подчеркнуть, что этот случай оказался первым и последним, когда мне позволили появиться в Малфорд-Хаусе.

Правда ли это? Или обиженный любовник все-таки прокрался в кухню в день отравления? Возможно, переодевшись торговцем. А потом, во время тайного ночного визита, усилил дозу яда. Вполне вероятно, все именно так и произошло: ведь на следующий день Роберту стало гораздо хуже.