Я спросил:

— Ты что-то видел?

Он откашлялся:

— Что?

Я сказал:

— Ничего, забудь… Вы там как, нашли что-нибудь интересное?

Он помотал головой, бросил на меня еще один безумный взгляд и ушел. Не знаю, видел он что-нибудь или нет; скорее всего, ничего. Черная тварь — это мой личный психоз. Странно, если продукт моего личного психоза смогут увидеть другие люди. Но все-таки что-то его испугало. Впрочем, это же Крупковский. Может, его испугала пришедшая в голову внезапная мысль о смерти и одиночестве; такое вполне возможно.

Остаток дня он провел в подавленном настроении, больше молчал, отвечал невпопад; оживился немного к вечеру, когда мы покинули территорию завода и расположились в палатках на берегу озера. Помню, травили байки у костра, пили вино, закусывали бутербродами с сыром и сухариками. Комары в ту ночь пировали. У Димы с Аней оказался репеллент, но он не очень-то помогал. Влад сначала сидел с нами, но я увидел, что он клюет носом, и отвел его в палатку; он залез в спальный мешок и быстро уснул. Мы посидели еще немного. Дима захватил с собой миниатюрный кальян и немного табака с яблочным ароматом; мы покурили. Крупковский сидел с довольной ухмылкой, окутанный клубами табачного дыма. И комаров заодно отпугнет, сказал Дима, смеясь. Да что-то не очень отпугивает, сказал я, хлопая себя ладонью по колену; на колене осталось кровавое пятно с комариными останками. Ближе к полуночи к озеру подъехала разбитая «копейка»; пьяные мужики заглушили мотор, включили погромче музыку, затем пили пиво и с обрыва ныряли в холодную воду. Я заглянул в палатку: Влад спал как убитый. Пьяные мужики веселились около получаса: под разухабистый мат и хохот погрузились обратно в свою «копейку» и укатили. Я уж думал, придется с ними биться, сказал Дима. Боец нашелся, сказала Аня. А чё, их трое, нас тоже трое, еще неизвестно, кто кого, сказал Дима. Ну конечно, сказала Аня. Мы заметили, что Крупковский сидит с закрытыми глазами. Ладно, сказал Дима, давайте сворачиваться, а то Крупа сейчас в огонь с головой нырнет. Крупковский приоткрыл один глаз. Я не сплю, сказал он, я наслаждаюсь. Какая ночь, а, ребята? Отличная ночь, сказал я, но пора ложиться. А звезды какие, сказал Крупковский, смотрите, какая тут красота. Он встал и пошатнулся: упал бы, но я успел его удержать. Пардон, пьяным голосом произнес Крупковский. Я повел его к палатке. Да не надо, сказал он, вы ложитесь, я пока у костра посижу. Он тем не менее дал себе помочь и нырнул внутрь. Эй, вдруг сказал он из темноты, Вовка. Я включил фонарик: Крупковский сидел посреди палатки и смотрел на меня странно, почти так же, как сегодня днем, в маленькой комнатке заброшенного завода.

— Чего? — спросил я.

— Да нет. — Он отвернулся. — Ничего.

Утром мы уехали на электричке в Ростов, и с тех пор Крупковский не особенно стремился ходить с нами по заброшенным местам Ростова и области.

Помню, он позвонил мне на мобильный в тот самый день, когда я должен был пойти за Майей в детский сад, чтоб забрать из шкафчика шкатулку. Сказал: привет. Я сказал: здорово. Он долго мялся, потом спрашивал меня о здоровье, все это было как-то неуверенно, как будто его кто-то заставляет. Я подумал, может, ему кто-то сказал, чтоб он мне позвонил, ну вроде как долг — позвонить больному другу, стыдно не звонить, но и звонить тоже немного неприятно: как будто говоришь не с человеком, а с зомби, с существом в целом мертвым, тело которого все равно скоро погрузится в грунт. Я пытался отвечать бодро, он тоже приободрился. Ну что, заглядывайте с Димкой, сказал я, в настолочку сыграем. Да-да, сказал он, обязательно заглянем, наверно, на этих выходных. Этот разговор по телефону про настольные игры у нас случался каждый раз; иногда они действительно приезжали, чтоб сыграть; чаще — нет. Я еще что-то спросил, Крупковский ответил. Потом замолчал. Я сказал: слушай, ты что-то спросить хотел? Он как будто удивился: я? Да не… то есть да… то есть нет. Мы засмеялись. Я спросил: так да или нет? Он сказал: нет, ничего. Ты там давай, Вовчик, не болей. Я сказал: конечно, не буду. На этом наш разговор закончился.

Вечером мы с Яной пошли за Майей в детский сад. Детский сад расположен совсем рядом с домом; фактически внутри двора. Даже в те дни, когда меня сильно мутило после химии, мне хватало сил сходить за дочкой. Мне нравилось, как ребята из ее группы обступают меня, здороваются, спрашивают: а вы правда пират? Всегда это было забавно. Однако в этот раз случился скандал: мальчик Коля закинул Майину игрушку за решетку забора, а Майя в отместку зашвырнула туда же Колину машинку. Когда мы пришли, Майя стояла зареванная, но злая и уверенная в своей правоте. Воспитательница растерянно разводила руками: вроде нормально играли, и вдруг. Яна спросила у Майи: что случилось? Он — дурак, сказала Майя. Яна сказала: Майя, ну нельзя же так, вы все-таки в одной группе… Да, сказала Майя, мы в одной группе, но он — дурак.

Я обошел забор и быстро отыскал Колин автомобильчик. Передал его мальчику через забор. Коля, испуганно оглядываясь на меня и прижимая к груди машинку, убежал. Я осматривал кусты в поисках Майиной игрушки. Майя подошла к забору с другой стороны, схватилась за прутья. Плакать она перестала, но губы надувала. Я наклонился, раздвинул заросли пырея, но ничего не увидел, кроме вмятой в грунт пивной крышки.

— А куда именно Коля твою куклу закинул? — спросил я. Почему-то не сомневался, что это именно кукла: Майя их постоянно таскает в садик.

— Это не кукла, — сказала Майя. — Это твоя коробочка.

— Шкатулка?

Майя кивнула:

— Да.

Я еще раз обшарил пространство возле забора.

— Коля — дурак, — сказала Майя, — говорит, у тебя плохая коробочка, у него дома есть лучше. Я тогда сказала, что не дам ему поиграть. А он схватил ее — и кинул. — Майя показала рукой, как мальчик Коля швыряет коробочку за забор.

— Далеко кинул? — спросил я.

— Нет, где-то тут. — Майя показала на зеленые заросли.

— Точно? Тут ничего нет.

— Вов, что ты там? — позвала Яна. — Идем?

— Сейчас, погоди.

Я опустился на колени: перебирал ломкие от жары стебли, отшвыривал комья земли, глины, камни.

— Никто мимо не проходил? — спросил я Майю. — Мог кто-нибудь забрать шкатулку?

Майя пожала плечами.

К забору подошла Яна.

— Вова, ну что ты творишь? Все брюки грязные. Черт с ней с этой игрушкой.

— Да подожди ты!

Получилось грубо. Яна обиженно замолчала. Я поднялся, еще раз осмотрел землю: ничего. Может, Майя перепутала, и Коля не сюда ее швырнул?

Я сказал:

— Прости. Что-то я правда увлекся.

— Давай у ворот встретимся, — сказала Яна. — И колени оттряхни хотя бы.

Она повела Майю за руку по тропинке к воротам. Я пошел вдоль забора.

Вечером мне стало совсем плохо. Половину ночи провертелся в постели. Яна щупала лоб: жара нет. Спрашивала: тошнит? Я отвечал: тошнит. Ну как тошнит; терпимо тошнит. Яна спрашивала: точно терпимо? Я молчал. Мне страшно было встать, чтоб дойти до туалета; чудилось, что в темном коридоре меня кто-то ждет. Кто-то, кого не должно быть. В голове шумело. Я плохо соображал. Уснул под утро, проснулся часа через три разбитый, как будто на стройке поработал; но голова была ясная. Яна притащила мне крепкий кофе и кружку воды: пей и не думай; врачи говорят, что тебе надо пить побольше чистой воды. Она порезала для меня яблоки дольками. Я послушно пил и ел. Думал о шкатулке: надо сходить к садику, поискать. Яна сказала: не пущу. Куда ты в таком состоянии пойдешь? А там жара ужасная. Душно, на небе ни одной тучки. Я за хлебом сходила, сама чуть от теплового удара в обморок не свалилась. Я сказал: хорошо. Я лежал в постели, смотрел в окно: небо было чистое, бледное. Я представил, какая там жара; мне стало дурно. Я закрыл глаза и провалился в сон; я просыпался и снова засыпал, я пытался запомнить, что мне снилось, наверняка что-то дурное; проснулся ближе к вечеру, лицо было мокрым от пота. Я вспомнил звонок Крупковского, вспомнил завод в Красном Сулине. Мысли снова путались. Я подумал: а что если я не схожу с ума, что если есть хотя бы самый маленький шанс, что эта черная тварь существует на самом деле, ведь видел же что-то Крупковский там в комнатке у меня за спиной, а может, все-таки не видел, и что будет, если я у него спрошу, он, наверно, подумает, что я окончательно сошел с ума, поговорит со знакомыми, они понимающе покивают: ну у него же вроде опухоль в голове, может, в мозг пошла, но ведь все это началось раньше, ведь не может такого быть, что из-за опухоли у меня в голове возникли ложные воспоминания, кроме того, опухоли у меня не нашли на последнем ПЭТ/КТ. Я поднялся. Яна сидела за компьютером; увидела, что я встаю, сняла наушники: выспался? Как ты? Я махнул рукой: ничего. Надо ходить, двигаться, слишком много лежу. Завтра утром попробую побегать. Она сказала: не надо себя заставлять, если чувствуешь, что не отошел, отдохни денек. Я сказал: ничего, справлюсь. Что-то у меня в горле пересохло, пойду воды выпью.