Благотворительность Хубилай-хана на этом не заканчивалась. В практически безлесной степи, где обитали и монголы, и китайцы, грозы представляли постоянную угрозу. «Если он узнает, что молния поразила стадо ярок, или овец, или других животных любого рода, –  говорит Марко, –  как бы велико ни было то стадо, великий хан три года не взимает с него десятину. И также, если случается, что молния ударит в корабль, полный товаром, он не берет с него доли налога, потому что считает дурной приметой, когда молния ударяет в чье-то добро». Причины такой мягкости крылись скорее в суеверии и страхе перед неведомым, чем в милосердии. «Великий хан говорит: “Бог ненавидит его, потому и поразил его молнией”, и потому не желает, чтобы товар, пораженный божеством, поступал в его казну».

Очарованный Хубилай-ханом Марко подчеркивает бескорыстие монгольского вождя. «Все его мысли и главная забота –  помочь подданным, чтобы они могли жить, трудиться и умножать свое добро». В то же время венецианец никогда не упускал из вида строгий социальный порядок и ритуалы, лежащие в основе семейной, сельскохозяйственной и военной жизни монголов.

Любовь монголов к порядку и роскоши нигде не проявлялась так ярко, как в их календаре. Монгольский Новый год, наступавший в феврале «по татарскому счету», назывался просто: «Белый». По этому случаю «Хубилай-хан и его подданные одевались в белое, как мужчины, так и женщины». Делалось это, как объясняет Марко, «потому что белые одеяния кажутся им счастливыми и добрыми, и потому они носят их в начале года, чтобы весь год был добрым и радостным».

Празднично одетые монгольские бароны приносили хану дары: «золото, серебро, жемчуг и драгоценные камни, и много богатых белых одежд», не считая сотен тысяч (в некоторых списках от пяти до двенадцати тысяч) верблюдов и лошадей, исключительно белых. «А если не совсем белых, то по крайней мере большей частью».

Все обнимались и целовались, восклицая: «Доброй удачи тебе в году, и да будут удачны все твои дела». Затем Хубилай-хан выводил напоказ своих слонов –  «целых пять тысяч, все покрыты очень красивыми тканями, богато украшенными золотом и шелком, с вышитыми на них другими зверями, птицами и львами». На каждом слоне был сундук с праздничными принадлежностями, золотой и серебряной посудой и тканями. Далее шли верблюды, покрытые «очень красивыми попонами из белого шелка». Блистательное зрелище заставило Марко воскликнуть: «Это самое дивное и прекрасное зрелище, какое видел мир!»

В день Белого праздника ко двору являлись все видные люди державы: короли, князья, герцоги, маркизы, графы, бароны, астрологи, философы, врачи и сокольники, а также другие чиновники. Они наполняли «великий зал перед великим владыкой». Трон Хубилай-хана был расположен так, что он мог видеть всех. Пышная толпа растекалась вдоль стен и готовилась к молитве. Марко рассказывает: «Когда каждый усядется на свое место, мудрый старец, можно сказать прелат, становится посередине и громко провозглашает: “Теперь все склонитесь и почтите своего владыку”. И при этих словах все встают, и кланяются, и преклоняют колени, и касаются лбом пола, и обращают молитвы к владыке, почитая его как бога. Затем прелат говорит: “Храни Бог нашего владыку и сохрани его надолго в счастье и радости…” И так они поклоняются ему четыре раза. Когда же это сделано, они встают и по порядку подходят к алтарю, богато украшенному, с красной табличкой, на которой золотом и драгоценными камнями великой ценности написано истинное имя великого хана».

Марко уточняет, что Хубилай-хан начальствовал над двенадцатью тысячами баронов, которым он пожаловал по тринадцать нарядов разных цветов, с драгоценными камнями, а также по поясу «искусной работы из багряной ткани с нитями из серебра и золота, очень богатых, красивых и ценных», и столь же роскошные сапоги.

Европейцы никак не могли принять на веру эту статистику, однако монгольские и китайские хроники подтверждают ее точность. Бароны носили особое одеяние в каждый из тринадцати больших праздников лунного года. Всего, по подсчету Марко, монгольский двор располагал «156 000 одеяний столь дорогих и великой цены».

Они служили фоном для неподражаемого величия Хубилай-хана. По праздникам «перед великим владыкой проводят огромного льва. Едва он взглянет на него, лев бросается перед ним на брюхо в знак великой покорности, как будто признает в нем владыку. Он столь кроток, что остается так перед ним без цепи и лежит у его ног как собака» –  зрелище, как признает Марко, «внушающее благоговение».

Пресмыкающийся перед ханом лев напоминает Марко о ненасытной страсти Хубилая к охотничьим забавам в ясные, холодные и сухие в Ханбалыке зимние месяцы. По обычаю, отмечает Марко, любая добыча, взятая в эти месяцы, «дикие вепри, и олени, и быки, и антилопы, и медведи, львы и другие дикие звери, должны доставляться ему». Их часто привозили выпотрошенными на повозках, словно разжигая аппетит великого хана к охоте, поскольку тот предпочитал охотиться сам, с леопардами и рысями, «обученными ловле и травле». Марко объясняет, что Хубилай-хан во время этих забав «берет с собой нескольких собак». Из предосторожности львов держали в клетках, «потому что, почуяв зверя, они свирепствуют и ярятся так, что их не сдержать. И непременно надо вывести их против ветра, потому что, когда животные уловят запах, они сразу бросаются бежать».

Двое братьев, Баян и Минган, служили хану псарями («куничи» на татарском, что означает «смотритель собак»). Они распоряжались мастифами, легавыми и борзыми. Каждый брат начальствовал над десятью тысячами человек, занимавшихся исключительно уходом за ханскими псами. Псари, служившие одному брату, одевались в красное, второму –  в небесно-голубое. «Их великое множество, –  заверяет Марко. –  Один из этих братьев, с его десятью тысячами человек в одноцветных нарядах и пятью тысячами псов (потому что мало таких, кто не держал бы пса), идет от него по правую руку, а другой брат со своими десятью тысячами в другом цвете и со своими псами идет слева от него».

От братьев требовалась высокая квалификация, поскольку, как объясняет Марко, они «обязаны были по договору поставлять двору Хубилай-хана каждый день, начиная с октября до… месяца марта тысячу голов зверей и птиц, не считая перепелов». Для этого им приходилось трудиться без устали, и с наступлением марта они прекращали всякую деятельность, восстанавливая силы.

Сам хан охотился с таким же размахом, в сопровождении «десяти тысяч соколятников, и пяти тысяч кречетов, и сапсанов, и малых соколов, и других птиц в великом изобилии, с гораздо меньшей свитой», не считая «множества больших ястребов, чтобы бить речную птицу». Его соколятники были, разумеется, хорошо обучены и