Милочка, надрываясь под тяжестью книг и бумаг, пролепетала, что, конечно, прихватила. Благодушно улыбнувшись, писатель заявил, что тогда можно приступать к работе, в благоговении посмотрел на портрет товарища Сталина и пробормотал:

— Что же, вперед, к новой Сталинской премии!

Шон-Рувынский с секретаршей удалились, а к Антонине подошел Роберт и сообщил, что из одного из номеров исчез канделябр и что гости из Средней Азии пожелали на ужин самолично готовить плов.

Все проблемы были разрешены в течение пяти минут, Антонина, отпустив сына на кухню, дабы он проинструктировал поваров, подошла к стойке администратора и с удивлением констатировала, что выдалась столь редкая в «Петрополисе» свободная минутка. Никто не въезжал и не выезжал, фланировавшие в холле гости были заняты разговорами, и никому не требовалась помощь, совет или нагоняй.

Антонина улыбнулась и подумала, что именно так она и представляла себе свою жизнь. Тогда, после скандала с певицей Розальдой и в особенности после конфронтации с тогдашним владельцем «Петрополиса» Прасаговым, ей пришлось уйти восвояси. Но революция все коренным образом изменила, Прасагов сгинул в водовороте исторических событий, гостиницу национализировали, а когда Гражданская война и угроза интервенции завершились и встал вопрос о том, что же делать с «Петрополисом», Антонина приложила все свои усилия, задействовала все красноречие и связи, дабы убедить ответственных лиц, что ни сносить гостиницу, ни отдавать ее под детский дом не стоит.

Повезло, что ее супруг, Илья Робертович, был одним из старых большевиков: он прислушался к молодой жене и сделал так, чтобы именно Антонине вверили ответственность за восстановление «Петрополиса».

С тех пор миновало двадцать лет, Илья Робертович, увы, скончался от застарелых боевых ран, зато на свет появился их сын, Роберт, в котором Антонина души не чаяла и который, как и она сама, был буквально пленен «Петрополисом» и считал его не только своим домом, но и частью своей души.

Взирая на красиво обставленный холл, Антонина чуть слышно вздохнула: она знала, что за эти годы они многого добились, что «Петрополис» ничуть не уступал прочим известным отелям Ленинграда, а, по ее мнению, во многом даже и превосходил, подумала о том, что ее мечта, в сущности, давно сбылась — «Петрополис» существовал для нее, а она для «Петрополиса»…

— Тонечка, ты ничуть не изменилась! — вдруг услышала она женский голос и вздрогнула, будучи вырванной из своих радужных мыслей.

Взглянув на стоявшую перед ней гостью, появления которой она, к своей досаде, замечтавшись, не заметила, Антонина подумала, что ее уже целую вечность никто не называл «Тонечкой».

Присмотревшись к невысокой, розовощекой, полноватой особе в пестром платье и нелепой шляпке, Антонина ахнула:

— Людочка, неужто это ты?

Да, это была Людочка, некогда ее лучшая подруга, младшая горничная, с которой Антонина много лет назад, еще до революции, после того, как Прасагов выгнал ее из «Петрополиса», трудилась в «Европе».

Она вышла из-за стойки и, невзирая на свой статус, обняла подругу и расцеловала ее. Заметив подоспевшего Роберта, она представила его Людочке, и та, обцеловав опешившего молодого человека, заявила:

— Ах, какой славный мальчик! Как же я за тебя рада, Тонечка! Ты в отличие от меня достигла в этой жизни многого…

Антонина отметила, что, хотя Людочка была, кажется, даже моложе ее на год или два, выглядела она не ахти, рано состарилась, располнела и страдала одышкой. А последний раз они виделись еще в годы революции.

Перепоручив стойку администратора заботам сына, Антонина увлекла подругу в подсобное помещение.

Усадив гостью на стул, она самолично приготовила кофе и, позвонив по телефону на кухню, велела принести пирожных. Людочка ахала, восторгалась, даже заплакала.

Антонина же смотрела на подругу молодости и думала, что Людочка явно не случайно наведалась к ней.

Эта мысль, кажется, не давала покоя и гостье, которая, поглотив очередное пирожное, закатила глаза и произнесла:

— Господи, последний раз я такое райское наслаждение пробовала до революции! Потом все стало не то…

Антонина, убедившись, что дверь в комнату заперта и никто их не подслушивает, сказала:

— Людочка, я очень рада тебя видеть… Все же столько лет прошло…

Людочка, она же Людмила Гендриковна, вздохнула:

— Я ведь о том, что ты теперь директорствуешь в «Петрополисе», слышала, конечно. И о том, что ты превратила его в один из лучших отелей Ленинграда…

Антонина не стала поправлять подругу замечанием, что не в один из лучших, а в лучший! И решила, что Людочка явилась к ней, дабы просить принять на работу. Только вот годы, конечно, уже не те, да и здоровье у подруги далеко не самое идеальное. Антонина, конечно, ее возьмет и даст выполнять какие-нибудь нетяжелые обязанности…

— Все порывалась к тебе заглянуть, но как-то руки не доходили… А теперь вот решила повидаться…

Схватив новое пирожное, она вздохнула и сжевала его. А потом проговорила:

— Ты ведь мне тогда рассказывала, почему тебе пришлось отсюда уйти… Из-за расследования! Я всегда знала, что человек ты с царем в голове, в отличие от меня. Так вот, Тонечка, мне требуется помощь!

Антонина внимательно взглянула на нее, а Людочка стушевалась и добавила:

— Нет, нет, я не о новой работе. Я устроена хорошо, пожаловаться не могу. Работаю домохозяйкой в семействе профессора Пугача. Это изобретатель и видный ученый… Он живет с молодой супругой, бывшей актрисой, Зинаидой Дмитриевной, на улице Герцена. Все бы ничего, но…

Она достала из сумки, которую принесла с собой, металлическую коробочку и вынула оттуда прозрачную трубочку для пилюль.

— Но молодая хозяйка, боюсь, хотела отравить своего пожилого мужа!

Антонина быстро спросила:

— Почему ты так решила?

Людочка зашептала, указывая на трубочку для пилюль:

— У Анастаса Никифоровича больное сердце, и он принимает вот эти пилюли. Так вот, с некоторых пор он стал сдавать, причем явно. Уже и по лестнице подняться не может, и на головокружение жалуется… Хотя он нестарый, всего-то под шестьдесят! А голова у него светлая… Так вот я заметила — ему хуже становится, когда он эти свои таблетки принимает. А ведь раньше пилюли ему, наоборот, помогали, он от них как мальчик резво бегал! Так с чего же стали вдруг во вред?

Она сделала паузу и добавила:

— А на днях я убиралась в квартире, а дверь в будуар хозяйки была приоткрыта. А там зеркало так стоит, что я из коридора могу видеть, что она у себя в будуаре делает. Я не подглядывала, упаси господь! Просто, пыль вытирая, беглый взгляд бросила — и вижу, хозяйка на столе разложила таблетки на две кучки и отсчитывает. А потом одну кучку вот в такую трубочку для пилюль засунула! Затем собрала другую кучку и, зажав трубочку в руке, шмыг в кабинет хозяина. Он как раз на заседании кафедры в университете был. Побыла там недолго и вышла. И в уборную направилась. Я потом в уборную заглянула и вижу, что в унитазе таблетка плавает! Вечером хозяин приехал, свои пилюли принял, так у него приступ ужасный случился, еле откачали! А я за молодой хозяйкой наблюдала — она стоит, улыбается, мучениям его радуется. А когда его медики спасли, все губы кусала, пыхтела и на следующий день меня шпыняла, как будто в настроении дурном была… Она и была! Убить хозяина хотела, но попытка провалилась! И чего я боюсь, Тонечка… Что она новую попытку предпримет!