— Конечно, «совсем избавилась» — это пока что сильно сказано. Мне нельзя пытаться делать все, чего я боялась, сразу — он меня предупредил. Но если я буду двигаться вперед потихоньку…

— Отличная новость.

Фраза прозвучала не совсем как надо; я испугался, что она поймет, о чем я думаю на самом деле. А может, она и сама подозревала правду. Ее реакция… это была не просто радость, в ней появилось что-то маниакальное.

— Я хочу сказать, он закончил со мной, ты можешь в это поверить? Он просто молодчина, нет, на самом деле. Когда это ты последний раз слышал о психотерапевте, который завершил бы работу с пациентом? Обычно они тянут из него деньги годами. Конечно, счета шли к Деннису, но все же…

Мы уже подходили к казино, и она сменила тему:

— Боже мой, до чего роскошное здание. Я так люблю старые постройки вроде этой. Мы можем как-нибудь попасть внутрь?

— Вряд ли. В это время года оно закрыто.

— Подожди, вон вроде уборщик, — она застучала в стекло: — Эй!

В дальнем конце большого холла в стиле «ар-деко» я разглядел черного парня со шваброй.

— Шар, — я чувствовал странную неловкость, меня несколько смущало ее дикое настроение.

— Ой, да ладно тебе, — отозвалась она. — Не будь такой вредной жопой. Он нас впустит. Вот он уже идет.

Уборщику было лет пятьдесят, и похоже было, что почти на все он класть хотел. Выудив откуда-то связку ключей, он отпер двери.

Но прежде чем он успел хоть слово сказать, Шарлен умоляюще затараторила с самым скверным французским акцентом, какой я когда-либо слышал:

— О, пожалуйста, месье, мы знаем, что вы закрыты, но не могли бы вы сделать исключение? Мы приехали издалека, из Франции, только затем, чтобы увидеть это восхитительное казино.

Он поглядел на меня, словно спрашивая: «Она под кайфом или как?»

— Франция, да? По мне, выговор как на Пико-Ривера.

— Oui, oui,[296]— ответила она. — Пико-Ривера. Да, пожалуйста.

Я смущенно посмотрел себе под ноги, посмеиваясь про себя.

— Ну, блин, ладно, вроде, нормально, — и уборщик поманил нас внутрь, а сам вернулся к швабре и ведру. — Только не вздумайте тут какой-нибудь хренью заниматься, — крикнул он нам после короткого раздумья; голос его отдавался эхом. — Призрак Гая Ломбардо всяким дерьмом не интересуется.

— Спасибо, месье. Вы настоящий джентльмен.

Я взял ее за руку и повел на второй этаж:

— Нам вот сюда, наверх.

Огромный зал был пуст и тосклив, слабо пахло заплесневелыми кушаками. Я отдернул одну из тяжелых занавесей «ар-деко», что закрывали окна и почти все стены. В лучах солнца заплясали пылинки. То же самое я проделал еще с несколькими оконными занавесями, пока зала наконец не заполнилась светом — пока море света не затопило нас. Паркет засверкал.

— Боже, это потрясающе, — проговорила Шарлен. — Так жалко, что дерьмо вроде этого когда-нибудь сгинет, правда?

Я засмеялся:

— Еще как.

Она вся сияла. Солнечный свет пронизывал ее волосы и окутывал сиянием линии ее грудей, соски под ее сегодняшней голубой блузкой — и этот цвет не совпадал с голубым цветом ее глаз, но дополнял его. Она снова улыбнулась мне, так же, как за завтраком — теплой, лукавой, намекающей улыбкой. Намекающей лишь на одно; чуть удивленной улыбкой Дитрих, а я был ее одержимым недотепой-профессором, ее лежащим ниц рабом, рабом любви.

Пуская слюнки, я подполз к месту для музыкантов — ну ладно, ладно, немного преувеличиваю, на самом деле я подошел туда, где сейчас стоял на полу небольшой «Панасоник» уборщика. Включил. Разнесся голос Майкла Джексона. Не совсем то. Крутил настройку, пока не наткнулся на «Roxy Music», их томно-романтическую композицию «Avalon». Судьба.

— Потанцуем?

— Конечно, — легко согласилась она и закинула руки мне на плечи.

И как только она это сделала, я ощутил прилив нежности, словно бабочки разлетелись из глубин моего живота, а может, это было сердце — этого физического наслаждения я не испытывал очень, очень давно.

— У тебя сегодня другие духи, — сказал я. Сегодня запах был не дешево-фруктовый, а более тонкий, более мягкий. Не намного. Но вполне достаточно, чтобы я прикусил губу, не желая завыть как пес.

— Ага. Тебе нравится?

— Очень. — Музыка эхом разносилась по залу; мы задвигались в танце.

Некоторое время мы просто танцевали, а музыка накатывала на нас, словно прохладный соленый бриз. Потом я поцеловал ее в пятнышко солнечного света и понял, что никогда не буду пресыщен ею, никогда. Боже мой, как она была прекрасна. Ее стоило ждать, стоило ждать всю жизнь. Я поцеловал ее шею, потом сладкие розовые губы. Мой член отвердел и упирался в нее при каждом движении. Я расстегнул на ней блузку и целовал ее груди, а она издала глубокий горловой звук, который был бы дешевкой, фальшивкой, исходи он от кого-то другого. Ее рука опустилась и через штаны сжала мой член. Я поцеловал ее жаркий рот.

Я был уверен, что уборщик прав, и что этот Гай Ломбардо наблюдает за нами. Но я был уверен, что он улыбался нам, улыбался одобрительно, глупо и сентиментально — а мы погружались в любовное оцепенение.

Вечером я тушил мясо на ужин — первый раз за многие месяцы взялся за готовку. Пока я возился на кухне, Шарлен уселась за пианино в гостиной и заиграла. Пианино было старенькое, расстроенное, и я был изумлен тем, как хорошо ей удавалось играть. Она была еще более разносторонней, чем я думал. Сыграв буги, она запела: «Что бы ни случилось… с тем, кого я знала…»

Я рассмеялся, узнав «Remeber (Walking in the Sand)», старый хит «Shangri Las». Она пела безупречно, голос был силен и неотразим.

Потом она запела «The Night Before», раннюю песню «Beatles», которая всегда была одной из самых моих любимых. Странно зловещая, резкая, горькая, она по-прежнему «цепляла», в отличие от многих других приторных песенок «Beatles», которые давно уже устарели. От этой композиции Шарлен перешла к ритмичной, незакомплексованной «Beat Me to the Punch»[297]Мэри Уэллс; изображая сонное, тягучее произношение черных, но забыла слова второго куплета, и мы оба захохотали, и смеялись до изнеможения.

— А вот тебе еще одна, из Нью-Джерси, — сказала она, и я внутренне сжался, готовясь услышать хрип в стиле «Four Seasons»,[298]но она запела «Point Blank» Спрингстина, и окончательно разбила мне сердце. От ее голоса у меня сердце чуть не зашлось тяжелыми ударами. Эта песня идеально подходила ей. Если б выпустить ее синглом, она могла бы за одну ночь восстановить карьеру Шарлен. Как всегда, последний куплет ударил по мне. Как всегда, перечисление шансов встретить прежнюю любовь напомнило мне о Черил; а в исполнении Шарлен это было просто невыносимо. Словно пела сама Черил. Я так глубоко погрузился в песню, что почти не задумывался, почему она так же много значит для Шарлен.