2 октября утром генерал-полковник вызвал меня к себе и передал личные документы членов делегации для перевода. В это время раздался телефонный звонок. Генерал снял трубку «вертушки», встал, представился и продолжал стоять в течение всего разговора. «Будет исполнено, Вячеслав Михайлович», — сказал он и осторожно положил телефонную трубку на рычаг. Я понял, что Кузнецов говорил с Молотовым.

Генерал-полковник сказал, чтобы я перевел личные документы членов делегации и передал их сотруднику Наркоминдела Григорьеву.

Мы встретились с ним перед зданием НКИД, возле памятника Воровскому. У Григорьева было странное имя и отчество — Белорд Янович. Неожиданно для меня он заговорил со мной на чистейшем венгерском языке. Сомневаться не приходилось, венгерский — его родной язык. Я ответил по-венгерски, поняв, что он проверяет, насколько я владею языком, возможно, по просьбе генерала Кузнецова.

Разговаривая, мы прошли с ним по Кузнецкому Мосту, по Рождественке. Я узнал, что до войны Григорьев работал в нашем посольстве в Будапеште, и члены делегации ему хорошо известны. Характеризуя главу делегации, Григорьев сказал, что это опытный, умный офицер-разведчик старой школы. Неплохо знает русский язык, немногословен, обладает своеобразным чувством юмора. Не спешит высказывать свою точку зрения, хотя по обсуждаемым вопросам, как правило, имеет собственное мнение. Несмотря на то что Фараго возглавляет делегацию, следует ожидать, что активную роль в переговорах будет играть Сент-Иваньи. Это карьерный дипломат, имеющий прекрасное образование, большой опыт работы за границей и в центральном аппарате МИД Венгрии. Свободно владеет несколькими иностранными языками. Сент-Иваньи, добавил Григорьев, один из воспитанников бывшего премьера и министра иностранных дел Венгрии Пала Телеки, активный работник «тайной дипломатии», нацеленной на создание благоприятного климата для пересмотра постановлений Трианонского мирного договора. На мой вопрос о том, какую позицию мы занимаем в отношении Трансильвании, Григорьев уклончиво ответил, что Ленин считал Версальский договор несправедливым, грабительским. Это надо иметь в виду, когда речь идет о территориальных претензиях Венгрии.

«Что касается графа Гезы Телеки, — сказал Григорьев, — то это, скорее всего, второстепенная фигура. Своим участием в составе делегации он, по-видимому, обязан своему имени. Его отец — граф Пал Телеки, бывший премьер-министр Венгрии, вы, наверное знаете, покончил жизнь самоубийством, протестуя против немецкого диктата. Сын бывшего премьера должен, по-видимому, придать делегации определенную антинацистскую окраску».

Не скрою, на меня произвела глубокое впечатление эрудированность Григорьева (позднее я узнал, что его настоящая фамилия — Гейгер). Отец его был венгерским интернационалистом. Григорьев работал в третьем европейском отделе НКИД в качестве главного специалиста по Венгрии. Просматривая позже архивные материалы МИДа, я обнаружил обстоятельную справку по Трансильвании, подготовленную Григорьевым. На полях первого листа справки заместитель наркома иностранных дел Деканозов написал: «Показать всем начальникам отделов. Вот как нужно отрабатывать документы дипломатической службы!» К сожалению, столь удачно начавшаяся карьера Гейгера после войны сложилась не так, как он наверняка заслуживал. Он был уволен из дипломатического ведомства и перешел на работу в качестве преподавателя в школу.

Утром следующего дня я приехал на дачу в Серебряный Бор. Члены делегации уже позавтракали. Я привез свежие газеты, перевел им сводку Совинформбюро. Кратко изложил основные сообщения. До обеда не планировалось никаких встреч, и я предложил прогуляться по Серебряному Бору. Это предложение гости приняли с энтузиазмом. Стояла пасмурная, но безветренная погода, падали редкие снежинки. Фараго и Сент-Иваньи немного отстали, а мы с графом Телеки шли впереди. Из разговоров с Телеки и генералом Фараго можно было сделать однозначный вывод, что вчерашняя встреча с Ф.Ф. Кузнецовым произвела на них глубокое, положительное впечатление.

Генерал-полковник Ф.Ф. Кузнецов относился к числу тех людей, которых судьба по какой-то ей одной известной прихоти выхватывает из низов и поднимает высоко. Работая над книгой, я встретился с сыном Федора Федотовича — полковником Александром Федоровичем Кузнецовым. Он рассказал, что его отец родился в 1904 г. в одной из захолустных деревень Троекуровского уезда Рязанской губернии (ему было 40 лет, когда он получил воинское звание генерал-полковника!). Семья не имела своей земли, и Федора, как только он немного подрос, отправили в город на заработки. С трудом устроился в Рязани на работу в трактир мальчишкой на побегушках. Денег хозяин не давал, Федор был благодарен, что досыта кормят. Когда окреп и освоился в городе, ушел работать на шахту. Уголь добывали обушком и тащили к клети волоком на санках. Когда произошла революция, вступил в партию. Товарищи по работе избрали его секретарем партячейки. Если бы не это событие, может быть, остался бы Федор до конца жизни шахтером. Но нередко жизнь бросает человека в пучину событий, и человек неожиданно оказывается там, где никогда и не думал быть. Чистка в партийных рядах в то время следовала за чисткой, начались повальные репрессии. Ответственных людей снимали с постов и на их место выдвигали энергичных молодых рабочих без образования и опыта работы. Кузнецова заметили. Он ведь не был связан ни с какими группировками. Перед молодым человеком открылась «зеленая улица». Вскоре он был избран секретарем парткома Московского электролампового завода, а затем выдвинут на пост секретаря райкома партии Пролетарского района столицы. Это уже была «номенклатурная должность».

Незадолго перед войной, когда ежовская и бериевская чистки вывели из строя сотни руководящих военных работников, образовав зияющие бреши в наркомате обороны, Ф.Ф. Кузнецова направили на работу в Главное политическое управление Красной армии в качестве заместителя начальника Главпура. Ему было присвоено соответствующее воинское звание. Здесь, по словам работников Главпура, разбирая жалобы военнослужащих, он проявил себя как отзывчивый, внимательный начальник, умевший обобщать недостатки, предлагать конструктивные решения. В 1942 г. Ф.Ф. Кузнецов получил назначение в действующую армию членом Военного совета Воронежского фронта. Незаурядные организаторские способности, умение Кузнецова работать с людьми, требовательность и внимание к нуждам солдат и офицеров, способность видеть главное в гуще событий были замечены приезжавшими на фронт маршалом A.M. Василевским и генералом армии А.И. Антоновым. Работа с партизанскими отрядами в тылу врага входила в задачу политуправления. И здесь Кузнецов показал себя с положительной стороны. Несомненно, это предопределило назначение Ф.Ф. Кузнецова на должность начальника Разведуправления Генерального штаба. Он и на новом для него участке работы проявил себя с лучшей стороны.

…Прошло три дня, как делегация находилась в Москве. Члены делегации, лишенные связи с Будапештом, пребывали в томительном ожидании. Время от времени они перебрасывались словами, в которых сквозила тревога за состояние дел дома. Помню, в гнетущую атмосферу невольно минутную разрядку внес пятилетний внук горничной, работавшей на даче, которого она вынуждена была взять с собой из-за болезни дочери. Генерал Фараго обратился к горничной со словами: «Мадам, можно еще чашечку кофе?» Мальчуган подошел к генералу и громко повторил незнакомое слово: «Мадам!» Глава венгерской делегации хитро посмотрел на малыша и ответил: «Нет, милый мой, я еще не мадам, хотя скоро уже, видно, перейду в эту категорию…» Гадали, когда состоится продолжение разговора с генерал-полковником Кузнецовым. Сент-Иваньи спросил, есть ли на даче какие-нибудь игры. Оказалось, что есть шахматы. Он предложил, чтобы убить время, сыграть партию. Я еще не успел как следует сосредоточиться, как он поставил мне мат. «Ну что же, — резюмировал он, — могу гарантировать, что выиграю у вас сто партий из ста. Если хотите убедиться, давайте сыграем еще». Самонадеянность венгерского дипломата была тем не менее посрамлена. Я довольно быстро выиграл у него следующую партию. Сент-Иваньи предложил реванш. Во время игры он, как бы между прочим, заговорил о литературе. Спросил, как я отношусь к произведениям Свифта. Не кажется ли мне, что идущая война, как и в истории о Гулливере, такая же нелепость, как война лилипутов из-за того, с какого конца открывать яйцо — с тупого или острого? «Каждая страна сама должна решать, — продолжал венгерский дипломат, — какой строй ей больше подходит. Вы согласны с этим?»