– Эй, я по зельям. По заклинаниям Оксана всегда была, – вопросительно посмотрел он на неё.

– Дай-ка сюда, – попросил я Лидванскую.

Она передала мне страницы из книги. Я напряг своё зрение и начал внимательно всматриваться в текст.

– Смотрите, некоторые буквы… они другим шрифтом напечатаны. Дайте-ка мне карандаш, я подчеркну.

Кирилл Степанович вручил мне огрызок простого карандаша:

– Война, однако, чем богат…

Я подчёркивал буквы. Когда закончил, передал заклинание Оксане.

– И лёд растает, и огонь погаснет, и мы клянёмся крестом православным… Всё.

– А теперь надо налить в кубок жидкость.

– Тут чай остался.

Клавдия в мгновение ока вылила заварку из чайника в кубок, мы взялись за него, как на картинке, и произнесли в унисон: «И лёд растает, и огонь погаснет, и мы клянёмся крестом православным». Чай потерял окраску, и мы по очереди испили из кубка, в котором теперь была вода.

– Поздравляю! – произнёс Кирилл Степанович.

– А теперь можно вопрос? – раздался голос Клавдии. – Там написано, как уничтожить наследницу?

– Да, – ответила Оксана, – здесь подробно описан ритуал. Но есть одна загвоздка, смотрите сами, – она развернула книжную страницу так, чтобы мы видели, – абзацы меняются местами, как тут можно понять, в какой последовательности действовать?

– То есть логики недостаточно для этого? – поинтересовался Григорий, почёсывая затылок.

– Думаю, только Гром сможет разгадать эту загадку… Ну, раз он рождён для этого и так далее, – предположил я.

– Не исключено, Александр, но я бы тоже хотела знать…

– Мы хранители, Оксана, и, согласно преданию, должны растить девочку в любви.

– А потом она всё равно выберет сторону своего родителя! – возмутилась она.

– Не ссорьтесь, голубки, – пропела Клавдия, – главное – мы знаем, что нам делать.

– Ты не права, мы не знаем. Мы не хотим появления этого ребёнка по большей части потому, что вынашивать её выбрали нашу Олю. А о её дальнейшей судьбе ничего не говорится в предании.

После моих слов повисла напряжённая тишина. Все думали об одном и том же.

Приближался Новый год, а за ним и православное Рождество. Меня посетила мысль: станут ли члены Общества вести собственное летосчисление со дня рождения наследницы? Я поделился своими мыслями с друзьями, они меня высмеяли. Все, кроме Оли.

– Прости, детка, но ведь для них она то же, что для нас сын Божий, – ласково заметил я. – И его, если помнишь, распяли на кресте обычные язычники.

– Ты прав, папа, но мне от этого не легче, – тяжело вздохнула она. – И я чувствую, что вы от меня что-то скрываете… нет, не рассказывай мне. Будет лучше, если… она не будет знать. Что планируют Лидванские на праздники?

– Ничего особенного, – сказал я. – Семейный ужин. Война всё-таки.

– Да, конечно. Может, хоть маскарад устроим? – с надеждой спросила она. Я почувствовал: ей было скучно четырёх стенах.

– Я передам твои пожелания, – пообещал я.

Нам не пришлось искать костюмы. Благодаря новому зелью Григория у Оксаны выросли заячьи ушки, у её брата – утиный нос, у меня, как ни странно, волчий хвост, у Оли – крылья голубя. Только Клавдия осталась неизменной, а Кирилл Степанович и вовсе отказался принимать что-либо внутрь, кроме самогона.

Стол, опять же стараниями Григория, был уставлен всевозможными вкусностями – от деликатесных колбас и сыров, которые подавались лишь верховной власти, до аппетитного мяса и изысканных салатов. Для Клавдии была кровь молодого поросёнка, которую любезно доставила Оксана.

– А у меня для вас сюрприз! – радостно воскликнул Кирилл Степанович, когда мы уже расселись за праздничным столом. – Мария!..

В кухню вошла средних лет рослая женщина с маленьким ребёнком на руках. Статная, благородная, настоящая русская баба. Я узнал её по запаху, как и Клавдия, и радостно поприветствовал, к удивлению остальных.

– Ну, что, хорошие мои, не узнали вашу Марью Фёдоровну, а? – усмехнулась она, демонстративно вертясь перед нами.

– Как же так? – ахнула Оксана.

– Срок моего наказания окончен, – сообщила колдунья, которую раньше мы знали как заботливую целительницу. – Или, вы считаете, я всегда старухой была?

– А это у вас не Лиля Громовая? – уточнила Лидванская, указывая на девчушку в руках колдуньи.

– Она, Оксаночка, она самая. Ну и баловница! Никогда бы не подумала, что у нашего Митеньки такая озорница народится!

Мы переглянулись. Тут Лиля заплакала и потянула ручки к Оле.

– Дайте-ка мне её, – попросила она Марью Фёдоровну, вставая из-за стола, – иди ко мне, милая. Не плачь, Лиленька.

Как только дочь инспектора оказалась у Оли на руках, она сразу перестала плакать и прижалась к ней. Я догадался, о чём все подумали, ощутив их эмоции. Рыжая ведьма почуяла своё дитя.

– Вот и славненько, я хоть передохну чуток. А что это у вас, Кирилл Степанович? Не ваша ли знаменитая самогоночка? – потирала руки Марья Фёдоровна, глядя на графин, стоящий перед хозяином квартиры.

– Сию минуту налью тебе стопочку, Мария, – засуетился тот.

– Скоро двенадцать… Я пока добралась… – кудахтала Марья Фёдоровна, усаживаясь за стол. – Уж боялась, что не поспею вовремя.

– Очень здорово, что успели, – улыбнулась Оля, покачивая на руках Лилю, – Присоединяйтесь, у нас тут пир горой.

– Вижу, вижу. В такое-то время пируете, – с укором заметила колдунья.

– Не голодать же, – пропела Клавдия, глотнув из бокала крови.

Мы следом за колдуньей расселись по своим местам. Марья Фёдоровна принялась рассказывать, как она провела последние несколько месяцев, заботясь о дочери инспектора, какой та была капризной и требовательной.

– Сколько нянечек сменилось, сколько кормилиц! – причитала она. – И ни одна не выдержала! Вот недавно совсем на коровье молочко да кашки перевела её. А всё потому, что маменьки родной рядом нет.

– Марья Фёдоровна, – начал я, – мы хотим кое-что рассказать вам… Лиля… она не дочь Грома. Не совсем…

– Да что ты такое говоришь, Александр? – всплеснула руками колдунья. – Как так? Али Нина не верна была Митеньке?

– Нет, вовсе нет… Но вы же лучше меня знаете о его рыжей ведьме…

Услышав это, колдунья взглянула на меня исподлобья, я же перешёл на шёпот:

– Это третий приход.

Марья Фёдоровна фыркнула, глянув на рыжую голову маленькой Лили. Глаза колдуньи округлились, а лицо приняло сосредоточенное выражение.