В общем, на первый съемочный день на киностудию Горького Алексей Васильевич приехал с Галюсей. Но я узнал об этом не сразу: она присела где-то в углу павильона и внимательно смотрела, что происходит, – тихо, не вмешиваясь и не задавая вопросов. Я заметил ее лишь спустя какое-то время. Она отсидела весь съемочный день целиком. Ближе к концу съемок я подошел к ней:

– Завтра второй съемочный день. Вы придете?

– Нет, – ответила она. – Мне все понятно. Работайте.

И мы продолжили работать уже без Галюси. Понемногу у нас сложились добрые, дружеские отношения.

«Коллекционер» создавался трудно, он был непростым и для меня, и для актеров. Он получился непростым и для зрителей. Но этот фильм, кстати, я до сих пор люблю больше остальных своих фильмов.

Как-то у нас оставалось минут двадцать до окончания съемочного дня. Двадцать минут – ни то ни се: новую сцену начинать смысла нет, вроде все необходимое сделано, можно расходиться по домам. Но я всегда очень бережно отношусь ко времени. Потому что потом, когда-то позже, в самый нужный момент, его обязательно не хватит. Я подумал, что можно доснять такую небольшую «перебивку» – когда наш герой, Коллекционер, с аппетитом поглощает консервированных килек прямо из жестяной банки. И вот, Алексей Васильевич приступил к работе: он с такой жадностью набросился на этих килек, так их проглатывал – с причмокиванием и даже чавканьем, роняя капли масла, пачкаясь и вытирая рот рукавом, что всем присутствующим на площадке – бьюсь об заклад! – сразу же захотелось перекусить. Конечно, мы благополучно и быстро сняли все, что нужно. Я объявил об окончании съемок. А спустя пару минут зашел в туалет. Зайдя, я услышал, что в одной из кабинок кому-то плохо: человека сильно рвало. В следующую секунду я понимаю, что это Петренко. Ему было по-настоящему плохо: его выворачивало наизнанку, он громко и натужно кряхтел, стонал и отплевывался минут пять. Дождавшись, когда он выйдет, я спросил:

– Алексей Васильевич, как вы?

– Все в порядке, Юра, спасибо, все в порядке. – И, слегка пошатываясь и вытирая рот платком, он вышел в коридор.

И все же я волновался за него: а вдруг пищевое отравление? На следующий день я понял, что произошло. Нет, кильки были хорошие, не просроченные. И дело было вовсе не в отравлении. Алексей Васильевич был верующим человеком и довольно строго соблюдал посты. А наши съемки пришлись аккурат на Великий пост. Если бы он попросил, я с радостью пошел бы ему навстречу – можно было перекроить график съемок, что-то такое придумать. Но Петренко ни словом не обмолвился ни о чем подобном, ни на кого не переложил эту ответственность, никого не заставил принимать его собственную систему координат. Актер сделал ровно то, о чем просил его режиссер. Сделал блестяще. Он в буквальном смысле сожрал этих килек – так, что заставил испытать чувство голода всю съемочную группу. И пошел прочищать желудок. Это был урок большого мастера, который относился к своему делу в высшей степени профессионально и ответственно. Петренко, несомненно, принадлежал к числу великих актеров. Тех, которые, даже ощущая внутри потребность что-то привнести в роль, для начала делают то, о чем их просит режиссер, и лишь потом, если возникнет такая возможность, добавляют к своей работе что-то от себя.

Потом, когда фильм вышел на экраны, мы поехали с ним на «Кинотавр». Это был лишь второй «Кинотавр» в моей биографии, и я еще не слишком хорошо был знаком с кинообщественностью и фестивальной жизнью. Состоялся вечерний показ. А на следующее утро я встречаю супружескую чету Петренко на завтраке. Подбегаю к их столику:

– Ну как? Как дела? Что говорят, какая реакция? – меня тогда мало кто знал, но они-то были прекрасно известны в «тусовке», они были уважаемыми людьми, и я надеялся, что кто-то из их знакомых или коллег обязательно поделится впечатлениями.

– Как дела? Во! – в ответ Галюся показывает большой палец вверх. – С нами никто не разговаривает, не здороваются! На завтрак шли – нас по стеночкам обходили, боялись смотреть в нашу сторону.

Я – ошарашенно:

– Как?! Что такое, почему? Не понравился фильм?..

Галюся поднимает на меня взгляд:

– Ты не понимаешь, Юра. Это супер! Прекрасно!!! Так и должно быть! Ты видишь – да за соседними столиками даже никто не сидит! Никто не подошел поздороваться! Это настоящий успех!

Алексей Васильевич, посмеиваясь морщинками вокруг глаз, откладывает вилку и, внимательно глядя на меня, говорит – спокойно и убедительно:

– Юра, это очень хорошо. Если бы люди, которые вчера были на показе, стали подходить и хвалить фильм, хвалить мою работу в картине – вот тогда было бы ясно: мы сняли говно. А так – все хорошо.

Гораздо позже, когда я снял фильм «Чужие», я пригласил Алексея Васильевича с Галюсей на премьеру, снова на «Кинотавр». После фильма они вышли из зала, и я подошел спросить – понравилось или нет? Галюся ответила вопросом на вопрос:

– Юра, зачем ты спрашиваешь?

– Ну как, Галюсь, мне же интересно узнать ваше мнение.

– Ну, послушай тогда, я тебе один случай расскажу. – Мы потихоньку идем дальше втроем, и она рассказывает: – Сидела я как-то у себя в кабинете в редакции «Правды», а дверь была приоткрыта. А в коридоре, я видела, сидел Тарковский. И еще какой-то парень. Это было – вот, буквально в трех метрах, и я слышала, как этот парень подошел к Тарковскому (узнал наверняка) и говорит, мол, можно я почитаю вам мои стихи? Тарковский согласился, парень что-то прочитал, а потом спросил – вот так же, как ты сейчас: «Как вам? Понравилось?» А Тарковский ему в ответ говорит: «Почему вы себя сдерживаете? Делайте то, чего вы хотите. Хотите выразиться матом – выражайтесь! Не думайте о том, понравится это кому-то или нет. Делайте то, что вы хотите!»

Мы идем дальше, и она продолжает:

– Ты же сделал то, что хотел?

– Ну да.

– Это замечательно, мы поняли это. Ты свободен, ты говоришь о том, что для тебя важно и интересно. А нравится это кому-то или не нравится – тебя это волновать не должно! Ты высказался. Ты мог по-другому?

– Нет, конечно.

– Правильно: нет. И это видно. Ты сделал так, как ты считаешь нужным – все!

А потом Галюся ушла. Умерла в 2009 году. Я узнал об этом спустя почти год. Алексей Васильевич как-то пропал и долго не звонил. А потом позвонил и рассказал про Галюсю.

– Я понял, что должен позвонить всем, кого она любила. Но мне показалось, что я не должен делать этого сразу, – сказал он. Не скрою, это выглядело немного странно, но таким был его выбор, это было его право.

Со смертью Галюси мы стали видеться очень редко, а потом перестали видеться вообще. Пауза затянулась лет на семь-восемь, наверное. Хотя иногда мы созванивались. И уже в начале 2017 года, когда я стал худруком в «Модерне», у меня появилась идея устраивать в театре творческие вечера известных актеров. Я позвонил Алексею Васильевичу, поделился с ним, и он приехал в театр. Это было уже в феврале 2017-го. Помню, как тяжело ему дался подъем по лестнице на третий этаж, ко мне в кабинет. Он был с новой женой. Мы поговорили, решили, что, наверное, начнем с сентября. На прощание мы сфотографировались, я снял его на фоне афиши «Коллекционера» – в такой же позе: в боксерской стойке. А через два дня, пролистывая утром ленту новостей, я увидел заголовки: «Умер Алексей Петренко».